лице, вздохнул, опуская глаза: – что будет с ним, един Господь знает.
– Гишпанцам не отдадут, – криво усмехнулся Сысой, разглядывая свою чарку. – У них Прошка выйдет в большие люди, а вот на каторгу отправить могут, чтобы оправдаться перед чужаками.
Вернувшись на Филипповскую заимку, Сысой с Василием зажили семьями почти как прежде. Ульяна терпеливо сносила присутствие Агапы, только бросала на нее насмешливые взгляды и напоминала, где та в очередной раз оставила чембары, когда Филька вместо матери льнул к ней, и оказывала младшему сыну Сысоя особое внимание. Все работали как в былые времена, и присланных помощников из креолов, и каюров на заимке хватало, но прежнего порядка уже не было. Земля не любит временщиков. Закапало с крыши при дождях, а перекрывать её было некогда, да и ни к чему: все понимали, что жить им здесь недолго. Агапа от однообразной крестьянской жизни приуныла, стала по утрам бегать к морю, сидела на камнях и глядела вдаль, пока не вынуждали чем-нибудь заняться.
Наконец случилось то, чего все ждали. В конце сентября Баранов прислал посыльных, сказать, чтобы десяток лучших коров и быка креолы пригнали в крепость, а промышленные, оставив на них хозяйство, явились бы с семьями и пожитками. Всем им, с коровами и быком, предписывалось перебираться на Ситху.
Ульяна и Василий с Сысоем стали собирать нажитое добро, а его скопилось неожиданно много. Мужчины, чертыхаясь, приготовили две больших байдары, чтобы с нажитым плыть в Павловскую крепость, со слезами простились с могилами, с домом, в котором прожили много лет, и при хорошей погоде две груженые байдары пошли возле берега в Павловскую бухту. На причале их встретил Прохор. Щеки его были по-мещански выбриты, волосы до плеч стянуты по лбу узким ремешком. Сунув выколоченную трубку за голяшку сапога, он помог вытянуть байдары на берег и обнял прослезившуюся Ульяну.
– Ну, здравствуй сестричка! Отчего-то за Васькой стала уже и не рыжая, не конопатая, поди, муж каждый день заставляет париться в бане?! – попытался шутить, вглядываясь в лицо Ульяны. – Это сколько же лет мы с тобой не виделись?
Служба на Ситхе и тамошняя острожная жизнь ничуть не привлекали задружную семью, но Баранов обещал взять их в Новый Альбион, как он называл земли северней залива Сан-Франциско. Правитель еще в прошлом году отправлял прошение графу Румянцеву, защитнику интересов Российско-американской компании перед государем, на разрешение правительства устроить постоянные поселения в Америке. От него Сысой с Василием знали, что Главное правление в очередной раз обратилось к правительству с просьбой разрешить промышленным людям и креолам селиться в колониях с наделом земли и правом передачи ее по наследству. Без этого наладить снабжение колоний местными продуктами не было возможности.
– Таких людей, как покойный Филипп мало, – Баранов с печалью перекрестился, вспоминая шелиховского боцмана. – Может быть, уже и нет вовсе. Разве тишайший Герман на Еловом острове, – опять перекрестился. – У него все родится и растет. Посмотрите на колошей: и картофель у них, и зелень на огородах, нам продают втридорога, при этом отчаянно торгуются. А наши огородишки что? Кому надо годами возиться со здешней бедной, каменистой землей, если она чужая?!
– Да уж..., – почесал бороду Василий – в глазах крестьянского сына затлела давняя, изболевшаяся тоска. – Тобольским и илимским пашням до калифорнийской землицы ох как далеко. Вот уж земля так земля и погода там… Ни жары, ни холода, воткни ружейный ствол – вырастет дерево.
– А меня каторгой пугает! – пожаловался Прохор, кивая на Баранова. – Будто я тех островных индейцев перебил. Меня-то возьмешь в Калифорнию? – спросил обиженным голосом.
Баранов смущенно потупился, пожал плечами, поелозил париком по макушке:
– Не я тебе судья, Прошенька! Написал в Охотск, иначе никак нельзя. Много ваших грехов покрывал, но на этот раз не могу: дело может обернуться большим международным скандалом, тот остров на широте гишпанских владений.
– Я, что ли, выбирал его? – рассерженно вскрикнул Прохор. Хмыкнул, мотнул головой, и волна густых волос накрыла лицо. – Где высадили Виншипы, там и промышлял. Или контракт ничего не значит? За Виншипами одна правда: они не русские, их выговорят.
– Я контракт писал, – развел руками правитель. – И на мне вина! Могут и меня вызвать для сыска. Оправдываться не стану. Осудят – приму все, как есть, – потупился со вздохом.
Бриг стоял на рейде с коровами и быком, возмущенно ревущими в трюме. Загрузились все пассажиры, не было только Агапы. Выспросив про Ситху у родственников, она со страхом переспрашивала о тех местах у мужа, затем ушла попрощаться и пропала. Федьку Ульяна ей не дала. Сысой для порядка сбегал в Чиниакское жило, жены не нашел, ничего о ней не узнал и вернулся на корабль один.
– Пусть остается! – махнул рукой.
Баранов с пониманием рассмеялся и приказал капитану поднять якорь.
Они прибыли на Ситху в октябре. Моросил дождь, белые облака ползали по морю, цепляясь за гребни мелководных волн, в темных тучах скрывались снежные пики и погасший или затихший вулкан горы святого Лазаря. На кекуре, полуостровом выпиравшем в бухту, стояла настоящая крепость, казавшаяся неприступной. С левой стороны выросла огромная казарма с двумя башнями. Против крепости большой сарай с рубленным к морской стороне магазином. Между ним и крепостью – пристань. За время путешествий тоболяков и Прохора здесь опять было сделано много нового.
Парусник с главным правителем на борту встретил Иван Александрович Кусков. Он был в статском мундире коммерции советника, повязанном кушаком, из-за которого торчала гнутая рукоять пистолета, на боку висел тесак. Лицо временного управляющего Ситхой было чисто выбритым, измотанным заботами, большие глаза устало смотрели на прибывших. Ново-Архангельская крепость не голодала и не была в осаде, но жила в постоянной опасности того и другого. Как только ситхинцы узнали, что Баранова здесь нет, стали готовить восстание. Кусков пригласил самого влиятельного тойона, устроил ему пир с большими почестями и уговорил отказаться от нападения. Тойон со своими воинами ушел от Ново-Архангельской крепости, другие тойоны перессорились и затихли.
– Слава Те, Господи! Наконец-то! – Кусков едва ли не со слезами на глазах обнял Баранова и, отстраняясь, с облегчением вздохнул.
– Что Ванечка, тяжко? – с сочувствием спросил его главный правитель.
– Тяжко! – признался Кусков. – Не по Сеньке шапка, ты лучше правил здешним краем.
Бриг разгрузили. Баранов с женой и детьми отправился в свой дом на скале.
