– Добро. Я сообщу тебе дату. Пришли всё, что можешь, в электронном виде. И хорошо бы видео мальчика. Пусть он представится, хотя бы!
– Хорошо.
В ответ на отправленные материалы было долгое молчание – неделю, две, три. Они показались профессору вечностью. Он не мог смотреть в глаза Антону, в них был только немой вопрос каждый вечер за шахматной партией. Может, из-за этого однажды он всё же проиграл Антону.
В Дельфинарии объявили открытие.
Санаторных ребят, кроме третьего корпуса, повезли на представление.
Антон поехал, конечно. Спустился к самому бортику и вглядывался в своих старых знакомых. Они выглядели весёлыми и здоровыми!
Он не обращался к ним, боялся отвлечь, помешать представлению. Но Чак первым заметил его. Не окликнул, но что-то радостно сказал остальным, когда они ещё стояли у выхода на арену. И как только их выпустили, сделали круг почёта и остановились перед Антоном.
Улыбнулись, покивали своими клювастыми головами и сделали общую свечку:
– Привет, Антон! Мы рады видеть тебя!
– Здравствуйте, мои хорошие! Я рад, что кончилась эта долгая зима – для всех, и для вас особенно!
Никто ничего не заметил – дельфины приветствуют публику!
И началось представление! Зрители были в восторге, и большие, и маленькие. И никто не знал, какую огромную радость, какое удовольствие от этого праздника получают сами артисты.
И никто не знал, что со стороны открытого океана есть ещё зрители – Куна и Дэн. Дэн не мог лишить свою Куну этого удовольствия. И детёныш, которого она носит с зимы – он же всё слышит и понимает!
– Один раз в неделю. Одно представление, – сказал он, сдаваясь.
– Хорошо, – послушно согласилась Куна.
Наконец, в Тёплой бухте можно было устраивать первый сеанс.
Профессор не знал, как пройдёт этот эксперимент. Была проба в Дельфинарии прошлым летом, и со стороны никто бы не сказал, что это дети из третьего корпуса. Они смеялись, гладили дельфинов, пытались обнять…
Но, как сказал Тод, это была игра. И это было в бассейне!
А как воспримут его дети дикого, не дрессированного дельфина в бухте с выходом в открытый океан? И что, если какой-то дельфин унесёт ребёнка за пределы бухты?
У него даже дыхание перехватило от такого предположения. Для дельфина океан – родная стихия. А для его питомцев…
– Вы напрасно волнуетесь, Доктор, – прозвучал голос Тода. – У нас железная дисциплина.
– Спасибо, Тод!
Первая пятёрка подплыла близко к берегу, насколько позволяла глубина. И первые пять мальчиков, что стояли наготове на берегу, без команды вошли в воду. Реакция была у всех одна – счастье!
На второй день каждый ребёнок шёл уже к своему дельфину, отличая его от остальных непостижимым для профессора образом.
Антон входил в воду, когда малышей уводили, и все дельфины, кроме Дэна с Куной, уходили на Розовые скалы. Он плавал с ними вволю, и конечно, это было счастьем, которого он ждал всю долгую зиму.
Наконец, пришло письмо от Макса – официальное, как от секретаря Учёного совета. Профессор был вне себя – они предлагали чипировать дельфина и отслеживать его реакции при контакте с ребёнком! Он ответил одной фразой – это исключено.
– Как дела? – услышал он голос Тода, – чем вы расстроены?
– Я пытаюсь донести до моих коллег… Нужно отменить диагноз Антона. Иначе он не сможет учиться в нормальной школе. И если его не усыновят – даже в детский дом не примут, только в инвалидную лечебницу в восемнадцать лет. Я попытался донести до них ваши соображения. А они в ответ предлагают мне чипировать дельфинов.
– Что вы им ответили?
– Что это исключено, разумеется.
– Дополните ваше сообщение, что вы работаете с дикими дельфинами. И после чипирования они откажутся с вами работать.
– Они считают, что чип не причинит дельфину неудобства, а они, то есть мы, будем считывать сигнал.
– Сигнал будет считывать и он сам, и окружающие. И это никому не понравится. Его просто заставят уйти из стаи в океан. А одинокий дельфин – лёгкая добыча для акул.
Мы знаем обо всех опытах на дельфинах. Но для этого, как минимум, нужно его поймать и держать в неволе. Люди считают, что имеют право ставить опыты над живыми существами для спасения человечества! Кто вам дал такое право?! И то, что мы готовы делать добровольно, нельзя обобщать, делать практикой. Мы доверяем лично вам и готовы помогать именно вам и вашим питомцам. И Антону, когда он станет врачом. И постараемся найти способ лечения, не жертвуя ни детьми, ни дельфинами.
– Что мне ответить моим высоколобым коллегам?
– Высоколобым? Так много лет назад называли жрецов.
– Сейчас это горькая ирония.
– Ответьте, что дельфин с чипом уйдёт в океан, и с ребёнком будет общаться другой дельфин. Напишите, что дельфины общаются с людьми, это наш извечный инстинкт. Мы спасаем утопающих – как себе подобных! Но вы не живёте, как мы, в гармонии с окружающим миром. От этого все ваши болезни.
Тод умолк, и профессор включил телефон – он машинально выключил его, когда услышал голос Вожака. И телефон сразу же взорвался требовательным звонком.
– Витя! Что ты себе позволяешь? Мы тут решаем, как тебе помочь с научной стороны…
– Не надо мне помогать с научной, помогите с практической! Это абсурд – чипировать дикого дельфина. Он уйдёт в океан, и сам будет слушать свои сигналы. Не знаю, как он будет на них реагировать.
Может, вы и детей собираетесь чипировать? Никогда этого не допущу. Энцефалограммы я вам представлю вместе с Антоном и его табелем за седьмой класс со всеми пятёрками. Ему одиннадцать лет, между прочим. Помогите мне! Я ведь не в тиши ваших лабораторий, а на переднем крае, что называется.
– Я тебя услышал. До встречи.
Через два дня пришло официальное приглашение на Учёный совет, двадцать шестого июня, сразу после окончания весенней сессии в институте.
Она для преподавателей не меньшая нагрузка, чем для студентов.
Сессия была в самом разгаре. Женя чуть ли не сутками сидела за конспектами и учебниками. За завтраком, глядя на сестру, Леся сказала с жалостью:
– Жека, у тебя совершенно измученный вид. Нельзя так серьёзно ко всему относиться!
– И тебе бы не мешало бы относиться серьёзней к учёбе, – заметил отец.
– Не осталась же я на второй год? Перешла в седьмой класс.
– С половиной троек!
– Ну и что? Нельзя же всю жизнь тратить на учёбу!
– А на что ты собираешься тратить жизнь? – спросил отец заинтересованно.
– Как на что? – удивилась Леся. – На жизнь.
