суток у него во рту не было ни крошки. Для эр-лана это ерунда, но голод влиял на самоконтроль. Фэлри не мог без дрожи вспоминать свою глупую атаку на Тайрона и то, что за ней последовало.
Натянув влажную одежду – она тоже хранила запах Тайрона, но с этим приходилось мириться, – Фэлри углубился в «сад» и сорвал пару плодов, показавшихся ему съедобными. Сел под дерево, опершись спиной о ствол, и принялся жадно есть, глядя в пространство остановившимся взглядом. Плоды оказались красивыми только с виду, но он даже не поморщился. Вкус не так важен, главное сейчас – сохранить силы для борьбы.
В первые минуты, когда за спиной Тайрона закрылась дверь, все, чего хотелось Фэлри – заползти куда-нибудь, например, под кровать и там тихо умереть. Самым мерзким было даже не то, что его облапали и насильно целовали, а то, что он в полубеспамятстве грезил о Питере, при этом лежа в объятиях Тайрона. Что тот прикоснулся, пусть даже опосредованно, к самому сокровенному в душе Фэлри.
От этих мыслей эр-лана выворачивало наизнанку, он пытался прогнать их, но они упрямо возвращались. Ледяная вода оказалась неплохим средством, чтобы отвлечься, она вернула ему способность мыслить здраво.
Свернуться в клубок и умереть он всегда успеет. Тайрон явно не знает о том, что эр-ланы способны покончить с жизнью в любую минуту – и никакая следящая система не помешает. А может, знает, но считает, что у него кишка тонка совершить подобное.
И вот тут бывший боец ошибается. Как раз трусость и слабость могли бы подтолкнуть эр-лана к мысли об исчезновении из этого мира. Но он должен довести начатое до конца, спасти мир Питера. Вернуться к нему – запятнанным, безнадежно опозоренным – Фэлри, конечно, уже не сможет, но сейчас это не имеет значения. Питер – Дар Небес, и ему нужна помощь. А значит, надо вырваться из плена любой ценой.
Вот только какую цену он готов заплатить?
Фэлри помнил чудовищную, немыслимую угрозу, обороненную Тайроном напоследок, и понимал, что тот вполне способен ее исполнить. Будучи эр-ланом, Фэлри привык быть значительно сильнее большинства людей. Но Тайрон удерживал его одной рукой, точно ребенка, – еще одно унижение! – удерживал без всякого труда.
Раз силой его не победить, нельзя позволять ему и дальше вести игру на этом поле, хладнокровно думал эр-лан. Надо перехитрить его, изобразить покорность, и тогда он наверняка совершит ошибку.
Вот только времени оставалось мало, слишком мало! Поверит ли Тайрон, что он так легко сломался спустя всего несколько часов?
Поверит, холодно подумал Фэлри, вспоминая безумный взгляд сега, его бешеные поцелуи. Бог знает, сколько лет я маячил у него перед глазами непрестанным соблазном. Он давно этого ждал и явно сходит с ума, а люди, ослепленные желаниями, теряют голову и совершают глупости. Мне ли об этом не знать!
Он поднялся, выкинул огрызки плодов в траву и осмотрел себя. Синяки и ссадины, оставленные Тайроном, уже начали бледнеть и исчезать, прокушенная губа зажила. Спокойный, собранный, готовый ко всему, он жалел лишь о том, что поддался эмоциям с этой дурацкой веткой.
Но тогда он еще жаждал вернуться к Питеру, несмотря ни на что надеялся – они еще будут вместе. Отчаяние толкнуло его на этот шаг. Теперь надежда рухнула, и сердце Фэлри странным образом успокоилось.
Но более удивительным было то, что и страх перед Тайроном совершенно исчез. Много лет тот подспудно тлел в душе Фэлри, и он даже сам не понимал, чего, собственно, боится. Инза, ростом невеличка, обращалась с сегом уверенно и без страха, точно укротитель с крупным хищником в доисходные времена. А он боялся – быть может, именно того, что происходит сейчас?
Что Тайрон схватит его и превратит в свою вещь, свою игрушку. Он с самого начала чувствовал, что сег хочет именно этого, просто не смел признаться даже самому себе. В Омороне, царстве порядка и безопасности – ну, относительной безопасности, – подобное казалось какой-то дичью. Оно могло иметь место в мире Питера, где сила всегда права, а слабость всегда виновата, но уж точно не здесь.
Не с ним.
Но теперь, когда все произошло на самом деле и худший кошмар Фэлри стал реальностью, страх исчез. Стиснутый лапищами Тайрона, он не замер в ужасе – нет, он сопротивлялся, дрался, он был в ярости.
Фэлри подумал о Питере, вспомнил его слегка наивный, полный восхищения взгляд, его поначалу недоверчивые, а потом жадно-горячие поцелуи в ночном небе, и с мягкой улыбкой прикрыл глаза.
Его прекрасный мальчик.
Горечь и печаль исчезли. Он по-прежнему любил Питера больше всех на свете, Питер был его Даром Небес, но страсть перестала связывать его по рукам и ногам. С плеч словно упала тяжелая ноша, и Фэлри почувствовал себя свободным. Он больше ничего не ждал ни от любви, ни от жизни – и не потому, что разочаровался в них. Просто все самое важное уже произошло.
Он любил и был любим. По-настоящему, так, как всегда хотел.
Он больше не сомневался ни в своих чувствах, ни в чувствах Питера. Пока они живы, их связь не ослабеет, и никто никогда не сможет ее разрушить. До самого конца, до того момента, как его сердце перестанет биться, а глаза – видеть этот мир, он будет любить Питера и будет любим им. Неважно, что они далеки друг от друга. Даже если они больше никогда не увидятся – не страшно. Для того чтобы любить, не обязательно засыпать и просыпаться под одной крышей.
За короткую пару лет, за несколько встреч он получил то, что многие ищут всю жизнь и так и не находят.
Взаимность. Счастье. Принятие. Единение.
Надо лишь перестать желать большего – еще объятий, поцелуев, блаженного слияния душ и тел. Ненасытность ослепила его. Он так хотел сохранить себя для Питера, что потерял ясность рассудка, а ведь мог бы освободиться еще несколько часов назад.
Это было так просто и в то же время чудовищно сложно.
Перестать надеяться. Перестать желать. Удовольствоваться тем, что есть. Это казалось противным природе человека – но Фэлри эр-лан.
Эр-лан, который должен помочь тем, кого любит.
Он убедился, что одежда в порядке, и сел на траву, аккуратно расправив полы синего одеяния. Неторопливо собрал распустившиеся волосы в пучок с единственной длинной прядью.
И стал ждать возвращения Тайрона.
Последний день мира за Барьером выдался удивительно теплым и ясным. До рассвета еще казалось, что вновь пойдет дождь, но капризный ветер в конце концов сжалился и унес облака прочь.
Сильван проснулся с первыми лучами солнца, хотя был вымотан донельзя, и каждая клеточка его уже немолодого тела вопила об отдыхе. К тому же несколько ночей подряд, проведенные в
