— А как теперь? Теперь дотрагиваться можно?
Луна не видела лицо Ветра, но почувствовала в его словах улыбку.
— Теперь можно. Я научилась прятать дар, не давать ему растекаться по всему телу. Вызывать лишь тогда, когда он нужен.
— То-то мне с тобой так хорошо…
Царевна недоверчиво покосилась.
— В вас вовсе нет никакой черноты, потому и раньше могли без боязни трогать меня. Ох! Я не то хотела сказать! Совсем не то!
— Ну-ну! Только не плачь. У меня больше нет сухих платков.
— Есть, — протянула и тут же спрятала в руках до невозможности скомканную ткань, утратившую былую привлекательность. Чтобы увести беседу в сторону, Луна спросила то, что никак не давало покоя: — А как вы догадались, что у меня дар целителя?
— А я и не знал. Ты сама только что все рассказала.
Луна скривилась от досады. Ведь действительно, Ветер лишь поинтересовался, тяжело ли ей было научиться управлять даром, а она тут же все выложила. Плохой из нее хранитель тайн, очень плохой!
В купальне, где из некрепко прикрытого крана звонко капала вода, было на удивление уютно. Низкая скамья, рассчитанная на одного человека и шайку, откуда он при купании черпал бы воду, заставляла сидеть двух воспитанников тесно-тесно. И эта близость заселяла ум царевны ложными чувствами.
«Не меня ведь ждал! Просто увидел слезы и проявил участие!» — сама же и разрушила установившуюся гармонию, когда каждый думал о своем, не спешил подняться с узкой скамьи и вернуться в холодный коридор.
— Вы к Лилии пришли, да? — Луна все же не выдержала, спросила.
Ветер встал, подошел к крану, крутанул задвижку, прерывая неугомонную капель.
— Я горючие камни принес, — произнес он, протягивая руку юной воспитаннице. — Теперь во всех спальнях будет тепло. Надо бы и сюда занести. Здесь сыро.
— А! — разочарование скрыть не удалось. Ведь подспудно желала услышать: «Нет, я пришел к тебе, знал, что придется утешать».
И как гром среди ясного неба:
— И ждал тебя.
Сердце екнуло.
— Зачем? — сумела выдавить лишь это слово.
— Я слышал вопросы, которые ты задавал Змею у дверей библиотеки.
— И вы знаете на них ответы?
— Не на все, но с твоей помощью надеюсь.
Луна нахмурилась. Какая от нее помощь? Только и умеет, что пугать людей своими предположениями. Добря от нее сбежала, Змей не на шутку встревожился.
Поднявшись со скамьи, царевна пошатнулась. Ветер обхватил ее за плечи и будто хворую повел к ее комнате.
— Завтра. Мы обо всем поговорим завтра, — он понял, насколько сильно устала девочка. — Давай после утренней трапезы встретимся в библиотеке?
Хотела было радостно согласиться, но вспомнила о Светице, которая будет ждать в лекарском крыле.
— Не могу с утра. Надо будет проведать больных, — о том, что на воинов напали оборотни, смолчала. Так потребовал дядька Сагдай, объяснив, что панику среди воспитанников сеять не следует. Кому надо и так узнают.
— Пришли мне весточку, как освободишься, — на палец царевны Ветер надел кольцо. Под камнем, совсем небольшим и невзрачным, при нажатии открывалась полость, где светился какой-то порошок. — Дунешь сюда, и я буду знать, что ты направляешься к библиотеке.
Ветер исчез, а Луна, которую как-то враз покинули силы, застыла у дверей своей комнаты. Положила пальцы на отполированную годами скобу, но так и не потянула, чтобы открыть. Беседа со старшим воспитанником отвлекла, но сейчас, когда начинающая целительница вновь осталась одна, вспомнились ужасы лекарского крыла.
На дворе вьюжило, подрагивающий свет ламп скудно освещал длинный коридор, а перед глазами царевны стояли ряды скамеек, на которых лежали или сидели окровавленные, истерзанные какими-то неведомыми зверями воины. Монахини, сменившие черные платы на белые, работали молча и споро — резали, шили, перевязывали. Тишину нарушали лишь сдерживаемые стоны да кряхтение — вояки виновато прятали глаза, стыдясь того, что не могут скрыть боли. А ее было много…
— Кто их так?
— Волки, — не поворачиваясь, произнесла монахиня, вычищая грязь из рваной раны.
— Да не волки то были, не волки! — вдруг вскинул голову молодой, еще усы не отросли, ратник. — Из их пастей мертвечиной несло, а дерни за шкуру, так она в руках оставалась, будто истлела. А они нападали и нападали…
— Угомонись, Твержец, — подал голос тот, что только что скрипел от боли зубами. — Зачем девочку пугаешь? Придет Сагдай, ему и расскажешь!
Да, Луна была напугана. Но не страшные раны ввели ее в оцепенение, а черные пятна, что стремительно разрастались в телах еще живых воинов.
— Что видишь? — с тревогой в голосе спросила Светица.
— Они к утру все умрут, — царевна совсем не думала о чувствах тех, кому она пророчит гибель, настолько сильно была ошеломлена.
* * *
— Что так долго? — не открывая глаз, спросила Лилия. В комнате было непривычно тепло. В углу появилась тренога с плоской чашей, в которой краснотой наливались горючие камни.
— Дару обучали.
Щеки обожгло стыдом. Царевна знала, как соседка жаждет хоть что-то узнать о Ветре, и утаив от нее разговор, Луна чувствовала себя предательницей.
Запалив свечу, разделась. Достала из-под подушки рисунок Генриха, развернула его и долго-долго смотрела на приятное лицо принца.
«Мы только поговорим с Ветром, — Луна мысленно шептала оправдания, в которые по привычке подмешивала упреки, — Он всего лишь хочет поделиться со мной тайнами монастыря, в который я попала по твоей воле».
Уставшая голова не позволяла задаваться вопросами, почему взрослый мужчина выбрал для товарищества именно ее, а не ту же Осоку или даже Лилию? И чего такого важного она могла знать, раз уж Ветер так настойчиво зазывает ее в библиотеку?
— Завтра. Мы обо всем поговорим завтра, — прошептала она, повторяя чужие слова.
— Завтра так завтра, — ответила Лилия и повернулась на другой бок.
Утром Луна встала затемно. С непривычки болели руки, которые вчера перетрудились, вытягивая черноту смерти из воинов. Царевна и не подозревала, что та может быть ощутимой! Светица научила ее нехитрым словам, при которых чернота расслаивалась, расправляла жгуты, казавшиеся когда-то змеями, и оставалось лишь водить руками над телом раненого, чтобы те потянулись к пальцам липкими нитями, невидимыми для остальных. А потом скручивать и скручивать их в тугой клубок. Никаких криков боли, никакого кровотечения изо рта недужного, лишь легкий стон, прорывающийся сквозь его сон.
— Погружение в сон вынужденная мера, — учила сестра Светица. — Страх и неверие мешают магии целительства. И не торопись все закончить за один раз. Не мучай себя. Вспомни, как ты надорвалась, вытаскивая меня с того света.
