— Ей-богу, Александр Матвеевич, прежде разговоры об иностранных агентах всегда казались мне удачным поводом для шуток, а теперь я уже не нахожу в них ничего веселого. Ведь Россия и Германия однажды чуть-чуть не вступили в войну, помните? В 1908 году, когда Австро-Венгрия аннексировала Боснию. Тогда всем казалось, что до войны — один шаг, и только усилия Столыпина предотвратили конфликт. (Многие так и не простили Петру Аркадьевичу этого мира, почему-то большинство наших граждан не прочь повоевать с Германией.) А теперь, когда Столыпина больше нет и наша внешняя политика лежит вне границ разума и основывается лишь на эмоциях правителей, мы и сами не заметим, что война уже началась… А Россия к войне не готова, если ее территория напичкана военными агентами и каждый фотограф или парикмахер по мере сил поставляет сведения иностранным штабам. Неужели наши генералы так и проспят до начала войны и ничего не предпримут для борьбы со шпионажем?
— Ну, Елена Сергеевна, кажется, я вас уж слишком запугал. Успокойтесь, — примирительно ответил Александр Матвеевич. — Война, судя по всему, начнется не завтра. Конечно, положение России тяжелое, но этим летом было принято решение о создании семи контрразведывательных отделений на территории России и пресечении деятельности иностранных шпионов хотя бы административным порядком. Пока дело еще в процессе становления, но лиха беда начало…
— Так значит, скоро и в Москве будет свое отделение для борьбы со шпионажем?
— Увы, в Москве специального отделения не будет. Почему-то считается, что здесь иностранным агентам делать особо нечего. Отделения откроются в Петербурге, Киеве, Одессе, Варшаве, Вильно, Иркутске и в крепости Владивосток.
— А как же Москва? С ее гарнизоном, с ее заводами? Нет, иногда я просто не понимаю логику нашего правительства!
— Ну что ж, еще Шекспир устами Гамлета с болью заметил, что есть многое на свете, что недоступно нашему уму.
— Александр Матвеевич, а откуда вы столь хорошо осведомлены о деятельности иностранных разведок в России?
— Заподозрили, что я тоже на жаловании у кайзера Вильгельма? — рассмеялся Легонтов. — Не пугайтесь. Летом в Петербурге мне было сделано предложение поступить на службу в отделение контрразведки, которое организуют в столице. У меня есть кое-какой опыт сыска, а военное начальство признало целесообразным пригласить на условиях вольного найма частных сыщиков для скорейшей организации агентурной деятельности. Имел я по этому поводу ряд бесед в Петербурге, вот и оказался в курсе наших печальных дел…
— А если бы я вдруг оказалась агентом немецкой разведки? Вы ведь говорили со мной весьма откровенно, — я не удержалась, чтобы слегка не поддеть Легонтова.
— Ну, за вашу преданность отечеству я могу смело ручаться, слава Богу, мы знакомы не первый год. Вдруг, ни с того ни с сего, дамы, подобные вам, агентами не становятся, — галантно ответил он. — И к тому же сведения эти не секретны — это раз, да еще, боюсь, мне не известно ничего такого, о чем уже не знала бы немецкая разведка и в более полном объеме, — это два. Их агенты работают лучше наших, что приходится с болью признать, как бы ни было обидно за любезное отечество.
— Александр Матвеевич, я уверена, если вы пойдете служить в контрразведку, вы заткнете за пояс любого немецкого агента! Вы уже дали согласие на это предложение?
— Размышляю пока. И не знаю, к какому решению склониться. Может быть, мне потому и трудно переехать в Питер — там ведь придется наконец на что-то решиться.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Сюрприз к завтраку. — «Позволь представить тебе мою гостью»… — Лапы смерти. — Амплуа героев расхватали еще не полностью. — Программа нашей борьбы. — Иностранным агентам пора трепетать от ужаса. — Всегда приходится брать на себя самое сложное. — Пока не время, чтобы отрешиться от мирской суеты.
В это утро никто не потревожил моего дражайшего супруга Михаила Павловича, и он спокойно почивал в нашей тихой спальне до тех пор, пока сам, совершенно естественным путем, выспавшись всласть, не проснулся. Я понимаю, что это чертовски приятно — спать себе и спать, забыв, что петушок пропел давно, если никто не будит, не трясет и не напоминает о нашем долге перед обществом…
Но когда Мишенька в домашней бархатной куртке с кистями вошел походкой сибарита в столовую, чтобы в продолжение приятного утра выкушать чашечку кофейку, его ожидал сюрприз (не берусь судить — приятный или неприятный).
Во главе стола восседала я, а по правую и левую руку от меня разместилось целое общество — господин Легонтов, Адель Вишнякова, Лидочка Танненбаум в моей утренней блузке, тетушка мужа Варвара Филипповна и пара наблюдательных агентов из конторы Александра Матвеевича и Ады, прибывших для оказания помощи.
— Доброе утро, господа! — растерянно произнес Миша, прислонившись плечом к косяку. Добродушное выражение на его лице растаяло, как рафинад в горячем чае.
— Здравствуй, дорогой, — я подошла к мужу для утреннего поцелуя, который в данных обстоятельствах приобретал неприятный привкус публичности. — Ты так крепко спал, мне не хотелось тебя тревожить. У меня множество новостей. Прежде всего позволь представить тебе мою гостью. Лидия Танненбаум. Та самая девушка, из-за загадочного исчезновения которой мы все волновались.
— Очень приятно, мадемуазель, — Михаил галантно поклонился. — Я просто счастлив, что вы наконец нашлись и моя супруга и тетушка лишились всех оснований для ненужного беспокойства. Теперь они будут спать спокойно, зная, что с вами все в порядке.
— Я очень рада, что Елена Сергеевна сможет теперь спать спокойно, тем более, что этой ночью спать ей так и не пришлось, — улыбнулась Лидия. — Они с Александром Матвеевичем освободили меня из заточения и буквально вырвали из лап смерти.
Когда Лидия заговорила об освобождении из заточения и о лапах смерти, ее слова опять напомнили недочитанный роман о злоключениях заграничной сиротки. Кажется, там тоже было нечто подобное, я имею в виду стиль выражений.
А может быть, Лидия, будучи немкой, просто не чувствует нюансов русской разговорной речи и не понимает, что в обыденном быту говорить о лапах смерти можно только в ироническом контексте?
Михаил не переставал удивляться:
— Вы хотите сказать, что вас вырвали из этих лап сегодняшней ночью? Впрочем да, вчера вечером нам еще ничего не было известно о вашем местонахождении, а утром мы уже имеем счастье вас лицезреть. Господа, боюсь, я проспал самое интересное. Может быть, кто-нибудь в двух словах обрисует для меня ситуацию, а то я чувствую себя полным идиотом, а это чертовски приятно.
— Не расстраивайся, дорогой, — мне захотелось утешить бедного Мишу. — Мы как раз тут за завтраком обсуждаем ситуацию и делим роли для участия в этой драме. Опять придется бороться за правое дело! Присоединяйся. Амплуа героев расхватали еще не полностью, хотя лавры главного спасителя безусловно принадлежат Александру Матвеевичу.
