Ознакомительная версия. Доступно 64 страниц из 319
карикатуристов к усиленному и бескомпромиссному выявлению классового врага. Карикатуристы внимали призывам Сталина видеть в самокритике «неотъемлемое и постоянно действующее оружие в арсенале большевизма, неразрывно связанное с самой природой большевизма, с его революционным духом». Это задает тон рисункам на эту тему: бюрократы будут быстро разоблачены, если читатели просто всмотрятся в физиономии этих лиц на современных карикатурах.
Воссоздающийся мещанский быт коммунистов беспокоит художника ил. 56 (на вкладке) из журнала «Чудак». Величественные задачи строительства социалистического быта лишь внешне, по его мнению, оставляют равнодушными попавшего в сети мещанства коммуниста – на деле они (и это показывает тень коммуниста на стене, проекция его внутреннего состояния – эта тень с сильно выпученными глазами) ошеломлены своим несоответствием этим грандиозным задачам, они знают, что их недостойны, они им не по силам. «Делать мировую революцию» в обстановке, в которой на стене уже висят часы-ходики, кровать – с модными «шарами», на стуле – настольная лампа, а на кровати уютно спит кошка, непредставимо. Революционная тоска по нормам военного коммунизма, в котором все было просто, – квинтэссенция этой вроде бы простой карикатуры.
Нам уже чрезвычайно сложно воспринимать пафос карикатуры Дени (ил. 57 на вкладке) – этос поздних 1920‑х не предполагает сочувствия к явно растерзанному письменной (перья) критикой индивидуума. Красный в белый горох платок, завязанный сверху узлом, в карикатуре того времени – символ сильной (обычно зубной) боли (с флюсом), при которой врачи рекомендовали постельный режим и покой, запрещали выход на улицу и прописывали теплые компрессы. Платок – интимной домашней расцветки и символ женской половины дома. Для современников карикатура Дени должна нормативно вызывать чувство злорадства к справедливо закритикованному – ведь жалящих его перьев много, множество – значит большинство, а большинство не может ошибаться, – а вовсе не человеческое сочувствие к уязвленному.
Вредительство
Вредительством в советском уголовном праве назывались действия, направленные на подрыв советской экономики. Особую касту в этом воображаемом сообществе врагов составляли так называемые инженеры-вредители, которые, науськиваемые напуганной конкуренцией западной буржуазией, старались квалифицированно замедлить темп развития советской индустрии. Мы видели выше, что томский студент Таскаев сначала простодушно ужасался тяжелым условиям труда, которые он увидел на летней практике в Минусинске в 1927 году, считая их неудачным и случайным стечением обстоятельств, в худшем случае – результатом ошибок. Но вскоре он осознал, что эти обстоятельства «сложились под влиянием известных причин, именно вредительства». Это обнаружилось не сразу, «но и тогда, уже там чувствовалось, что есть вредитель, например, в то время был арестован какой-то инженер по подозрению в том, что хотел взорвать электростанцию»[1577]. Набирающая обороты после 1936 года масштабная кампания по борьбе с «вредительством» нашла свой отклик и в карикатуре. Картинки в ведущих советских изданиях регулярно уличали оппозиционеров в сознательном вредительстве – когда в форме внешне невинного саботажа, но порой и в изощренных манипуляциях с применением профессиональных знаний, дающих вредителю особую силу.
Ил. 58. Скажите, товарищ инженер… Рис. М. Черемных. Смехач. 1928. № 15
Ил. 59. На Шахтинском процессе. Рис. М. Черемных. Смехач. 1928. № 24
Разгадка ил. 58 – горный фонарь на поясе у собеседника справа, рабочего, беседующего с инженером. Горный фонарь – атрибут шахтера, как и специфический инструмент в его левой руке. Инженер на карикатуре, персонаж Шахтинского дела, признается рабочему, которого он обманул, в преступном саботаже по заданию из‑за рубежа.
Образ «тучного иностранца» на ил. 59 демонстрирует один из аспектов Шахтинского процесса 1928 года. Противопоставление промышленного пролетариата Донбасса инженерам, в том числе с иностранным образованием и нанятым иностранными управляющими акционерных обществ, в которых присутствовал в основном французский и бельгийский капитал, восходит к началу 1900‑х: во многом массовая ненависть к инженерам и мастерам в этом процессе подогревалась застарелой враждой руководства промышленных предприятий, всегда оправдывающих свою жесткость по отношению к рабочим необходимостью соблюдения технических условий эксплуатации иностранного оборудования. Шовинизм рабочих и объявление всего иностранного контрреволюционным в Шахтинском деле для карикатуриста очевидны и им полностью поддерживаются. Отметим, что одежда инженера – полный образ французского буржуа.
Среди врагов пятилетки – бывший французский президент Раймон Пуанкаре.
Важный протагонист ил. 60 (на вкладке) – Пуанкаре – в первую очередь символ французского капитала. Отношение к Франции тех времен во многом складывалось с учетом постоянных требований правительства Франции решить вопрос с внешним долгом России/СССР по счетам держателей облигаций – от выплат по ним Советская Россия отказывалась, однако вопрос не считался полностью решенным, и это постоянно угрожало экономической стабильности Советов.
Ил. 61. После процесса. Рис. К. Елисеева. Крокодил. 1930. № 35
Рефлексия об ошибочных нормах фракционности и оппозиционности середины 1920‑х – тема ил. 61 Елисеева, на которой два московских обывателя вспоминают о событиях прошлого. Здание Колонного зала Дома союзов в Москве – площадка процесса Промпартии и одновременно место, где в 1920‑х годах часто проводились публичные и закрытые лекции. Неизвестно, о чем именно вспоминают персонажи, – о днях процесса Промпартии или о временах, когда «профессора-вредители», оказавшиеся на поверку врагами, имели возможность отравлять сознание советских людей своими лекциями, пользуясь благодушием ЦК.
Ил. 62. Свидетели обвинения. Рис. Mad. Руль. 1929. 22 сентября
Эмигрантская пресса во второй половине 1920‑х годов уверенно отрицала официальный советский нарратив о ситуации с вредительством. Берлинские карикатуристы, стоящие за ил. 62, утверждали, что Шахтинский процесс, процесс Промпартии и другие процессы над вредителями были сфабрикованы. По мнению художника из газеты «Руль», показания подследственных были добыты следователями с помощью давления и разного рода манипуляций следствия и судебной системы.
Техника киносъемки, вдохновившая автора ил. 63, в то время была экзотикой не только для москвичей. В эмиграции также подшучивали над обывателями, не различавшими на вид съемку кинофильма (ручку кинокамеры именно что «крутили», что видит собеседник оператора) и его показ (идиома «прокручивать фильму»). Таким образом эмигрант-карикатурист приравнивал киносъемку процесса к демонстрации смонтированной ОГПУ и прокуратурой СССР «фильмы»-подделки.
Ил. 63. Донецкий процесс. Рис. Mad. Руль. 1929. 27 мая
Троцкий в изгнании
В январе 1929 года за антисоветскую пропаганду и подготовку вооруженных протестов Троцкий был выслан из СССР в Турцию. Во время вынужденной эмиграции он издавал «Бюллетень оппозиции», книги «Моя жизнь», «Сталинская школа фальсификаций» и другие, работал над созданием международной марксистско-ленинской организации. Желающих публиковать произведения Троцкого на Западе оказалось немало – речь шла о сенсационном материале. Уже за первые статьи в «Дэйли экспресс», «Нью-Йорк геральд» и «Нью-Йорк таймс» Троцкому заплатили 10 тысяч долларов – по тем временам это очень солидные деньги. «Продажность» Троцкого вкупе с его мнением, что свержение бюрократического режима в СССР возможно только силой, вызывали все более и более нарастающую злость у советских карикатуристов.
Ил. 66. Буржуазия и Троцкий. Рис.
Ознакомительная версия. Доступно 64 страниц из 319
