по крайней мере, осталось впечатление. Опешив, он даже не сразу понял, что происходит, да и Уля, похоже, тоже.
А происходило явление по фамилии Самойлова. Ворвалась стихийным бедствием с телефоном в вытянутой руке. Мужик на соседней койке от неожиданности аж подпрыгнул. К этому моменту мышцы тела Егору уже подчинялись, так что первое, что он сделал, узрев прямо перед собой без умолку тараторящую Аньку, так это отправил повыше брови. Причины тому нашлись веские: разговаривала Анька вовсе не с ними, а с экраном смартфона. «Вот, пожалуйста, полюбуйтесь! Живы лишь благодаря друг другу. Это Уля! Я вам про неё рассказывала. Привет, Уля! Привет, Егор! Помаши всем ручкой». Помнит, подумал ещё тогда: «В смысле, “всем”?». Сейчас что-то ему подсказывает, что выражение, проступившее в тот момент на его физиономии, вряд ли можно было посчитать за радушие. Но помнит, два пальца в «Виктории»{?}[V–Victory — жест, означающий победу] на всякий случай сложил. Мало ли. А Анька со сладкой улыбкой быстренько зафиналила: «Ну всё, пупсики, живого Чернова я вам предъявила, спасибо за переживания и поддержку. Ждём вас на сольник в январе. Пока-пока!»
Пояснения последовали после. Попрощавшись с таинственными «всеми», она запихала телефон в карман толстовки и с самым ангельским выражением лица пояснила ошалевшей Уле, что всего лишь вела стрим в аккаунте группы. А он подумал ещё тогда: «Прекрасно. Сколько там у нас сотен тысяч подписчиков было год назад?»
Про свою бурную деятельность Самойлова ни обмолвилась ни словом — об этом уже после её ухода поведала Ульяна. Сама же Анька о поднятом ею кипише предпочла умолчать, вместо этого прибегнув к террору, шантажу и открытым угрозам. «Я тебя урою, Чернов! За твои выкидоны!» — вот первое, что он от неё услышал. И это, на секундочку, вместо приветствия после долгой разлуки. А затем на голову обрушились десятки вопросов о самочувствии и планах на будущее. Помнит, как поначалу от неожиданности подвис. Тут не знаешь, что завтрашний день принесёт, а Анька требовала чуть ли не письменных гарантий возвращения в группу. Странная. Его железные доводы о том, что уже дважды свою группу подвёл, упёрлись в её весьма спорные аргументы: отмахнувшись, Анька заявила, что обстоятельства непреодолимой силы бывают у всех и не говорят о безалаберности. А его сомнения в том, что пальцы будут по-прежнему слушаться и что однажды вернётся голос, так вообще оказались показались ей нелепыми. Его окатили снисходительно-ироничным взглядом, читать который следовало однозначно: «Справишься, куда денешься». В общем, сам не знает зачем, но он всё-таки их ей дал — гарантии. Отсроченные. Чувствовалось, что может, потому что началась белая полоса. Которая лично ему виделась прямой автомагистралью, уходящей красивой широкой лентой далеко за горизонт.
Наверное, это основные воспоминания из больничного периода. А Новый год они с Улей отмечали уже в новой квартире. Потрясающий день вдвоём, в котором было всё то, о чём за последние годы Егор успел забыть: напитанный ароматом мандаринов воздух, кастрюлька оливье, чтобы сразу дня на три, запах курицы из духовки, «Ирония судьбы» по телику и полутораметровая, переливающаяся огоньками живая ёлка. А под еловыми лапами — подарок. Было и такое, чего прежде в его жизни не случалось: уютная ночь в обнимку на диване под огромным пледом, за просмотром «Ивана Васильевича», и рвущийся на волю смех, пусть весь советский кинематограф и выучен давно наизусть. Было тихое сопение в плечо и счастливое внутренней тишиной и умиротворением позднее утро. На том же тесном диване в гостиной, потому что поди попробуй доставь до кровати уснувшую девушку, когда нога твоя закована в кандалы. В общем, Новый год ему понравился. Захотелось повторить раз так эдак тридцать. Хотя бы. А лучше пятьдесят. На сто Егор не замахивается.
Кстати, о гипсе, костылях, перевязках и остальных «радостях», идущих в комплекте к переломанным костям, наложенным швам и подживающим ранам. Как же все эти атрибуты восстановительного периода выводили из себя! Привычный мир превратился во не всегда преодолимую полосу препятствий, и порой невозможность выполнить элементарное действие бесила неимоверно. Ближе к утру первого января он чуть было не поддался порыву проверить, доколе! Доколе его спутниками будут физическое бессилие и обездвиженность? Прислушиваясь к мерному дыханию, всё раскручивал и раскручивал в сонной голове мысль о том, не стоит ли попробовать переместить Ульяну на кровать. Но по итогу желание своё таки пришлось засунуть куда подальше. Потому что тут такое дело… Это ж прежде надо было прийти к нелепейшему заключению, что ему жить надоело.
Почему именно к этому заключению? Всё банально. За ноябрь и декабрь Егор успел не только заподозрить, но и неоднократно убедиться, что его нежная чуткая девочка — оборотень. Повод для мгновенного преображения из безобидной зайки в ведьму всегда один-единственный. Оказалось, что ласковая кошечка умеет превращаться в метающую гром и молнии фурию, если вдруг ей начинает казаться, что он «абсолютно наплевательски» относится к состоянию собственного здоровья и рекомендациям врачей. Если вдруг она приходит к выводу, что вместо того, чтобы медленно наращивать нагрузку, он топит «на все деньги».
Путь к одним и тем же граблям тоже постоянно одинаков. Он в очередной раз заявляет, что вполне дееспособен. Она, окидывая его скептическим взглядом с головы до ног и обратно, прикидывается, что поверила. Прекращает наводить суету и пытается отстранённо наблюдать за развитием ситуации. Терпит. И вот вроде ничего хорошего ему не обещают Улин узкий прищур и долгие пристальные взоры, но он всё равно постепенно расслабляется, в облегчении выдыхает и довольно быстро забивает на предосторожности. Забывает про призванные помочь восстановлению дурацкие упражнения и прочую нудную, но необходимую мутотень. Музыка играет недолго: в один далеко не прекрасный момент она ловит его с поличным, например, стоящим на стуле. С загипсованной ногой на весу. И вот тогда-то во все стороны и начинают лететь пух и перья. Его перья и её пух. Уля вспоминает про свой дар убеждения, дословно цитируя слова врачей и дополняя их возмущенными пассажами. А он свои возражения транслирует молча, используя экспериментальные методы собственного авторства и телепатию. И так у них по кругу. К той новогодней ночи лимит Улиного терпения он снова успел фактически исчерпать, так что… Риски были весьма высоки.
Впрочем, примерно через месяц после того, как нижняя конечность обрела долгожданную свободу, ему таки удалось Ульяну умаслить. Аж целых две недели потом наивно полагал, что наконец получилось поселить в её голове противозаконную мысль о том, что пора уже прекращать переживать. Прекрасный был день. Потрясающий. Март
