Глава двадцатая
– Кэсс… Кэссиди! О боже, Кэссиди, да очнись же!
Я открываю глаза и вижу серый свет.
Не сразу, но вспоминаю, где нахожусь, а еще через секунду понимаю, что лежу на спине. Я смотрю на тусклые, скользкие камни тюремного потолка.
Рядом со мной на корточках сидит Джейкоб, он крепко держит меня за плечо, и я понимаю: что-то не так. Ведь я не просто чувствую его хватку – мне больно. Его рука такая же плотная, как и моя.
– Что случилось? – спрашиваю я, но выходит только невнятное бормотание.
Джейкоб помогает мне сесть. Я оглядываю себя и потрясенно ахаю: я стала блеклая, как старая фотография, как Джейкоб, как любой другой призрак по ту сторону Вуали. Но отсутствие цвета – не главное, что меня поразило. Свет, тот ровный синевато-белый свет у меня в груди пропал.
И вдруг – будто прорвало плотину – я разом вспоминаю все.
Женщина-Ворон в Красном.
Ее рука тянется к моей груди.
Яркая ленточка намотана на ее пальцы.
Следом всплывает другое воспоминание: Лара стоит, прижав руку к груди.
У нас есть нечто, к чему они стремятся.
Стоит ей заполучить такую нить, как твоя… и может произойти катастрофа.
Пошатываясь, я встаю на ноги, голова идет кругом.
– Где она?
Тюремные камеры вокруг забиты призраками узников, но я их почти не замечаю, ковыляю к лестнице, поднимаюсь во двор.
На квадратном плацу полным-полно привидений – солдаты со штыками, изящно одетые кавалеры, дамы, затянутые в корсеты. Но Женщины-Ворона нигде не видно.
Я тянусь к Вуали, чтобы отбросить ее и вернуться в мир живых. Но пальцы хватают только воздух.
Снова?
Только не это.
– Кэссиди, – зовет Джейкоб, но мне нужно сосредоточиться.
Я закрываю глаза и стараюсь представить серую ткань, завесу у себя в руке, и…
…хватаюсь за что-то совсем легкое, но все же…
Открыв глаза, я судорожно вздыхаю, увидев в руках Вуаль. Пытаюсь отдернуть ее, но не могу.
Не могу найти место, где завеса разделяется.
Потому что она не разделяется. Вуаль вьется вокруг моих пальцев, чуть проминается, если нажать, но, как я ни тяну, не пропускает меня. Я изо всех сил налегаю на серую ткань, она натягивается, но не рвется.
Неудивительно, что призракам так сложно проникнуть в наш мир и оставить там хоть какой-то след.
Но я-то не призрак.
Я – промежуточница. Ходящая. Пересекающая Вуаль.
Одной ногой я стою здесь, другой там.
Я должна вернуться.
Джейкоб что-то говорит, но я ничего не слышу, в ушах гул от охватившей меня паники.
И новое потрясение – я вижу ее.
Она идет по двору, по другую сторону Вуали. Но я вижу ее, ясно и четко, будто в тумане появилось окно. Красный плащ. Черные волосы. Свет моей жизни у нее на пальце.
Женщина-Ворон глядит на меня сквозь Вуаль и улыбается.
Потом отворачивается и смешивается с толпой.
Я не должна позволить ей вот так уйти.
Нельзя ее отпускать.
Но она уже ушла, а я осталась здесь, биться о Вуаль, которая под моими руками становится все плотнее – уже не ткань, а стена.
Наконец голос Джейкоба пробивается ко мне.
– Прости, Кэсс! Я пытался предупредить тебя, что это западня. Не надо было бросаться мне на помощь.
– Я не могла по-другому.
Мой голос звучит слабо, я и сама едва его слышу. Снова гляжу на свои руки. Они совсем не такие, какие должны быть. Не такие яркие. Не такие цветные. Не такие реальные.
Нет. Нет. Нет, – бьется у меня в голове. Я не совсем понимаю, что это значит. Я что, отрицаю, что застряла в Вуали, как другие призраки, и тоже не могу посмотреть правде в глаза? А правда в том, что без этого света, без этой жизни я… нечто противоположное живому, я… Я мерт…
– Нет! – восклицает Джейкоб с неожиданной силой. – Ты не противоположна жизни! Ты только временно без жизни. А это абсолютно разные вещи. Видишь ли, одни уходят навсегда, а ты просто не туда попала, так что все, что нужно сделать – это отыскать свою жизнь и вернуть ее на место.
Обычно это я отвлекаю Джейкоба от мрачных мыслей. И хотя он слишком переигрывает, чтобы вот так запросто поверить тому, что он говорит, на душе становится чуть легче. Он дал мне хоть что-то, за что можно уцепиться.
– Кэссиди!
Я оглядываюсь. Звук раздается издалека, Вуаль искажает голос, он звучит пронзительно, пискляво. Но я его знаю. Всегда знала. Мама.
И вдруг паника накатывает с новой силой.
– Мамочка! – кричу я в ответ, но мой голос звучит глухо, как сквозь вату. Ей никогда меня не услышать.
Я прижимаюсь к Вуали, стараюсь выглянуть из мира мертвых в страну живых. Как будто окунаешь лицо в миску с водой: воздуха нет, все выглядит расплывчато и колышется.
– Кэссиди!
Это папа. Сначала тон у них спокойный, как бывает, когда они знают, что я рядом, и просто окликают. Как будто я просто отошла. Как в прошлый раз. Но постепенно голоса родителей становятся все громче, напряженнее, в них звенит тревога.
– Я здесь! – кричу я изо всех сил, и все, кто есть во дворе – мужчины и женщины в старинных одеждах, – поворачиваются ко мне.
Но там, за Вуалью, родители продолжают выкрикивать мое имя.
Я их вижу, но они не видят меня.
Я их слышу, а они меня нет.
И в этот момент я вдруг окончательно понимаю, что Лара сказала правду – о том, что призраки остаются в Вуали не по своей воле. Они там в ловушке.
Призраки не потому остаются, что хотят остаться.
Они остаются потому, что не могут выбраться.
Папа достает из кармана мобильник, и я с бешено бьющимся сердцем лезу в карман за своим «экстренным» телефоном. Я сжимаю его так, что сводит пальцы. Но без толку: я же понимаю, что он не заработает.
Папа набирает номер, ждет, но мобильник в моей руке не звонит.
Рядом с родителями появляется Финдли, сквозь Вуаль даже его бодрая шотландская скороговорка звучит чуть громче шепота. «Уверен, она не могла уйти далеко…»
Он даже не догадывается, как близок к правде.
– Мы ее найдем… – продолжает Финдли.
