«Если это так важно для Грузии, я конечно же постараюсь, но…»
Перед глазами у него встало лицо Абуласана, он не мог простить себе, до чего был наивен, сколько упустил из виду, недопонял. А Абуласан, как видно, не сомневался, что Занкан не догадается о его намерениях, но… Но не тут-то было! «Амир Тбилиси не желает, чтобы супругом царицы Грузии стал византийский царевич. Амир не желает этого потому, что Комнин поддерживает Саурмага, Тарханисдзе и других представителей меньшинства. Абуласан вошел в сговор с русским княжичем. Есть у него власть, вот он и провел свое! Что ж, его воля, с кем хочет, с тем и вступает в сговор… Но при чем тут Занкан? Почему надо вмешивать Занкана?!» И мысль его потекла подобно ручейку. А ручеек журча струился, то омывая камешки, то ударяясь о валун, а то и замедлял свой бег, чтобы набраться новых сил. Ручеек сворачивал то вправо, то влево, пытаясь высвободить зацепившиеся за камни мысли, потому они и прыгали, вертелись, пытаясь вырваться из плена и понестись по течению.
«А тебя вмешали, потому что… ты хорошо знаешь семью Боголюбских, часто бывал у них, и, стало быть, они тебе доверяют! Разве они не доверились бы любому другому, будь он членом царского дарбази? Нет, нет, тебе они верят больше, чем кому бы то ни было, это, во-первых, а во-вторых, и это главное, ты, Занкан, знатный купец, еврей по национальности… А еврей в Грузии человек свой, не чужой, свой… Для грузина ты неинородный, для него ты свой, хотя какой-то налет, совсем-совсем маленький, инородного, чужого все же имеется, в общем, ты инородный для своих, но доброжелательный, верный, мужественный, умеющий держать свое слово… Да, да, именно так, свой среди чужих и немножечко чужой среди своих… И если тебя используют сегодня как щит… Щит? Именно как щит! Но почему? „Щитом ты понадобился Грузии, грузинам“… Но разве Абуласан — вся Грузия? Ежели этот выбор оправдает себя и княжич принесет благо царице и Грузии, что может быть лучше?.. Это будет еще одной победой страны… А ежели не оправдает? Ежели мои подозрения небеспочвенны? Что будет со страной и каков будет мой вклад в ее разорение? Ты прав, Занкан, мыслишь здраво — ты здесь потому, что этот княжич не принесет стране никакой пользы, поэтому ты и есть щит Абуласана и других! Я знаю, я уверен, этот человек не сослужит никакой службы… И ни царица, ни вельможи не смирятся с его бражничеством! Вот для этого ты и нужен, чужой среди своих, для этого ты и должен подставить свою спину под лозу.
Не обманывай себя, Занкан, хоть самому себе признайся, ты чужой среди своих и должен нести на плечах это бремя… Должен нести… Иного пути у тебя нет… как у чужого, ставшего своим для этой страны, для этого народа!»
«Но почему я должен быть чужим среди своих, — возразил сам себе Занкан, — разве же я вчера пришел на эту землю? Сколько крови, пота пролито мною на нее, те, кто пришли вчера, позавчера, стали своими, хозяевами, а я опять гость? Это так, мой Занкан, ты живешь здесь с незапамятных времен, пролил на эту землю и пот, и кровь, никто этого не отрицает, но ты иудей и иудеем остаешься… Ты служишь своему Господу… А это — христианская страна… Бог даровал эту землю христианам, поэтому пусть тебя не коробит, что ты оказался чужим среди своих! Тем не менее я убежден, этот человек никакого добра Грузии не принесет!»
Воображаемый оппонент Занкана пожал плечами и после паузы выдал: «Возможно, ты и прав, но тебя никто не просил решать судьбу Грузии. От тебя просят жертвы, жертвы иудея».
А Занкан решил поступить иначе — пригласить Боголюбского в Грузию, но не как будущего супруга царицы, а как желанного гостя. Пусть поживет среди нас, пообвыкнет, познакомится со страной, да и наш народ приглядится к нему, узнает поближе. У царского дарбази, у самой царицы появится возможность выбора. И если они решат этот вопрос положительно, какой тогда спрос с Занкана! Главное, он будет ни при чем, но… ничего из этой затеи не вышло. «Абуласан, Абуласан! Получается, это тяжкое бремя нести мне одному… Никуда не денешься».
Занкан тяжело поднялся, пошел вслед за Боголюбским. Он вошел в трапезную и при мимолетном взгляде на Боголюбского понял, что тот уже принял на грудь.
— Вы еще здесь? — скривил лицо Боголюбский.
— Как бы вы не были нетерпеливы, ваша светлость, вы остаетесь дорогим мне человеком. Прошу позвать госпожу княгиню.
Юрий Боголюбский улыбнулся детской улыбкой, взгляд его опустел, стал ничего не выражающим, движения странно замедлились. Улыбка не сходила с лица. «Как можно предлагать этого человека в мужья царице?!» — подумал Занкан, погружаясь в мрачные раздумья. Он даже не заметил, как в трапезную вошла Екатерина Ивановна.
— Я слушаю вас. — Голос княгини вывел его из задумчивости.
Не уловив в нем обычной приветливости, Занкан понял, что и княгиня в курсе дела.
— Прошу вас, уважаемая Екатерина Ивановна, и сына вашего Юрия Боголюбского посетить Грузию, быть моими гостями. Я передал свою просьбу княжичу, но не сказал главного: в Грузии правит великая царица, славная своей красотой и умом, Тамар. Ее почитает весь Восток. Государственные мужи желают видеть в вашем сыне супруга нашей царицы, ежели на то будет ваша воля, княгиня, — Занкан склонил перед ней голову, — и ежели будет желание княжича, — Занкан повернулся к Юрию Боголюбскому и снова склонил голову.
— Ура! Наконец-то! — крикнул Юрий и наполнил кубок. Но княгиня не позволила осушить его.
— Мне непонятно, кто это — государственные мужи?
— Что тут непонятного? Все предельно ясно! — воскликнул княжич.
Но Екатерина Ивановна пропустила восклицание сына мимо ушей.
— Отвечайте, Занкан!
— Желание видеть вашего сына супругом царицы Тамар, — не спеша начал Занкан, — высказали члены царского дарбази. А они, к вашему сведению, являются государственными мужами, влиятельными правителями Грузии.
— Это интересно, — произнесла бывшая государыня, — теперь все ясно, — добавила она и после паузы осведомилась: — Читать и писать они умеют?
А Занкан думал сейчас только об одном, скорее мечтал: «Что, если Господь внушит ей мысль, которая убережет мою царицу и страну от тысячи бед! Что, если ей не понравится мое предложение и она откажет мне?!»
— Они люди грамотные? — переспросила княгиня.
— Ну как вам сказать, — быстро ответил Занкан, — некоторые из них — да.
Лишившаяся трона государыня многозначительно покачала головой.
— Да-а, — протянула она, — это плохо, очень плохо… А царица? Что она говорит по этому поводу?
Занкан не ожидал этого вопроса. Сказать, что царица подчиняется воле царского дарбази и все практически решено, нет, Занкан этого не скажет. Занкан сейчас должен произнести то, за чем последует нужный ему ответ, и тем самым отвести от своей родины и своей царицы тысячи напастей.
— Царица… вам не хуже моего известно, что значит царица, почитаемая всем Востоком, славная своей красотой. Я — обыкновенный купец, откуда мне знать, что таится в душе сильных мира сего, — он помолчал и затем продолжил: — Царице, наверное, посоветуют, подскажут, что Боголюбский — лучшая партия. Да, так и будет, ей дадут такой совет, а там увидим. — Занкан был доволен собой — на оба вопроса он дал такой ответ, который, по его мнению, должен был повлечь за собой отказ. «Господи, сделай так, чтобы я не опозорился перед своей страной, а страна — перед остальным миром!»
