– Мона! Я уже начал волноваться. Ты просила не звонить, но я подумал…
– У меня все в порядке. Ну, более или менее. Послушай, сегодня ночью я решила уйти из дома. Завтра с утра мне нужно быть в офисе, иначе меня уволят, а я не могу позволить себе потерять эту работу.
– Где ты будешь жить?
– Пока что меня приютит Линда. Потом будет видно.
– Если тебе нужны деньги…
– Будет видно, – повторила Мона. – Прости, я не могу больше говорить. Если все пройдет благополучно, то я позвоню завтра по дороге на работу.
– Если тебе удастся уйти, позвони ночью. Хотя бы отправь эсэмэс.
– Хорошо.
– Удачи тебе, Мона.
– Спасибо. Она мне пригодится.
Стоило Моне положить трубку, как в комнату заглянула мать.
– Собирайся, Мона. Поедете с отцом оформлять твой развод.
У этой тягостной процедуры оказался только один плюс – она не заняла много времени. В присутствии юриста Ахмед заявил о своем желании развестись. Отец Моны сухо сказал, что бывший зять выполнил все финансовые обязательства перед его дочерью, включая выплату муахра. Мона стояла опустив глаза в пол; сразу после подписания бумаг они уехали. По дороге к нотариусу и обратно отец не сказал ей ни слова; она также не решилась нарушить молчание и по возвращении домой тихо ушла в свою комнату.
День тянулся невыносимо медленно. Не в силах усидеть на месте, Мона ходила из угла в угол и обдумывала планы своего побега. Сумка с самыми необходимыми вещами была собрана и спрятана в шкафу; оставалось дождаться того момента, когда родные уснут. Сложнее всего оказалось обмануть Сумайю – ведь они жили в одной комнате, но Мона знала, что у сестры очень крепкий сон. Ей запретили выходить, но комната никогда не запиралась, а ключи от входной двери всегда лежали на тумбочке в прихожей, так что план Моны был прост: дождаться, пока родные заснут, тихо выскользнуть сначала из комнаты, а затем из квартиры, выйти на улицу, сесть в одну из последних маршруток до Каира и приехать к Линде. В последний момент она решила написать родным прощальную записку. Линда, как обещала, пришла днем и тайком передала Моне никаб, так что теперь она надеялась доехать до Каира никем не узнанной.
Стемнело; день подходил к концу. Мона слышала, как отец и братья пришли с работы; из столовой донеслись соблазнительные запахи. Она вспомнила, что за весь день не смогла проглотить ни крошки, и вдруг почувствовала зверский голод.
– Сумайя, ты не могла бы поговорить с отцом? Скажи ему, что я хотела бы поужинать вместе со всеми.
– Я попробую, – кивнула та и исчезла за дверью.
Через пять минут Сумайя вернулась и покачала головой.
– Он еще злится. Потерпи немного, дорогая. Сегодня тебе лучше поужинать здесь.
– Хорошо, – Мона пожала плечами. – Тогда принеси мне, пожалуйста, еду.
После полуночи обитатели квартиры стали отходить ко сну. Мать заглянула в комнату, чтобы пожелать дочерям спокойной ночи; Моне пришлось надеть ночную рубашку и лечь в постель. Больше часа она лежала, прислушиваясь к каждому звуку, пока не убедилась, что все спят. Подождав еще немного, Мона встала, быстро оделась, подхватила сумку и вышла из комнаты.
Путь до входной двери показался ей нескончаемым. Выложенный плиткой пол никогда не скрипел, но Моне постоянно чудилось, что ее шаги звучат слишком громко. Вот и тумбочка: она принялась отчаянно шарить по ней руками в поисках ключа, стараясь делать это бесшумно. Ключа не было.
Мону прошиб холодный пот. Пытаясь взять себя в руки, она несколько раз глубоко вздохнула и включила фонарик на телефоне, чтобы еще раз внимательно все осмотреть.
«Что же случилось? – отчаянно размышляла Мона. – Неужели отец что-то заподозрил? И как мне теперь поступить?»
В панике она принялась освещать пол и стены. Куда же они могли положить ключи? Если отец унес их с собой в спальню… нет, она ни за что не решится зайти туда. Вдруг свет фонарика выхватил неприметный гвоздь, вбитый в стену рядом с входной дверью, и висящую на нем связку ключей.
«Господи! Они и не думали прятать их от меня, – поняла Мона. – Должно быть, ключи давно перестали класть на тумбочку, а я просто не обратила внимания».
Она нашла нужный ключ и, стараясь действовать максимально тихо, вставила его в замочную скважину. Один поворот, затем второй… Сердце Моны отчаянно стучало; она прислушивалась к тишине, пытаясь разобрать, не разбудила ли родных.
«Комната родителей в другом конце дома, – убеждала себя девушка, – так далеко, тем более за закрытой дверью, они ничего не смогут услышать. Надо взять себя в руки».
В последний момент она вспомнила о письме.
«Надо было оставить его в комнате. Ладно, пусть будет здесь». – И Мона положила исписанный лист бумаги на тумбочку.
Дверь была открыта, Мона подхватила сумку и острожно вышла за порог. Не выдержав, она обернулась и в последний раз взглянула на отчий дом, но тут же одернула себя.
«Нет времени на сожаления. Я все решила, и да поможет мне Аллах».
Тихо прикрыв за собой дверь, Мона надела никаб, быстро спустилась по лестнице и вышла на улицу. Половина третьего ночи – детское время для Египта, тем более летом, но в их деревне большинство людей ложились спать рано. На улице почти никого не было; правда, некоторые кофешопы еще работали, и сидящие там мужчины пили чай-кофе, играли в нарды или шашки, курили шишу. Мона старалась держаться от этих заведений подальше – она шагала по улице, опустив голову, и торопилась выйти к автостанции. Маршрутки до Каира еще ходили, и она надеялась, что успеет сесть в последнюю машину. Так и вышло; однако там Мона столкнулась с семьей знакомых и в очередной раз похвалила себя за предусмотрительность: если бы не никаб, скрывший ее лицо, неизвестно, к чему могла привести эта встреча.
По дороге она размышляла о том, как станет жить без помощи Ахмеда и родителей. В голову совсем некстати полезли мысли об очередных народных волнениях, которые уже начались в Каире. Мона по-прежнему мало интересовалась политикой, но находиться в это время в Египте и не знать о готовящихся выступлениях было невозможно: политика была главной темой для обсуждений всех ее египетских знакомых, а СМИ только и писали о возможных сценариях развития событий и перспективах Мурси потерять власть этим августом. Моне оставалось надеяться, что новая волна забастовок пройдет быстро и относительно бескровно, а офис их компании продолжит работу в обычном режиме; ведь во время первой революции большинство учреждений в Каире оказались в лучшем случае закрыты, а в худшем – разграблены мародерами.
К ночи Каир освободился от пробок; Мона быстро доехала до конечной и принялась ловить такси, но свободных машин долго не было. Опасаясь стоять на одном месте, девушка шла вдоль дороги, поминутно оглядываясь.
«Как назло, – сердилась она. – Когда такси не нужны, они всегда тут как тут. Ну почему же сейчас никто не останавливается?»
