Партию развенчали, теперь за все беды чиновников клянут. И что обидно — клянет-то начальство. Послушаешь министра экономики, так на нас, бедных, и клейма негде ставить: и страну развалили, и казну растащили, и коррупцию развели, и несчастному народу продохнуть не даем. Спрашивают его про нашу зарплату, а он — экономист, что с него взять — вещает: на мой взгляд, мол, не больше двухсот долларов. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. А у самого часы на руке тысяч за пятнадцать Зеленых, да костюмчик штучки за полторы, галстук в три мои зарплаты. Чем не враг государственности? Вот и служи под таким началом.
Усталость и сон незаметно отодвинули в сторону невеселые мысли. Город уснул, и только неширокая полоска напитанных лунным светом облаков призрачно скользила по черному глянцу уставших от людей окон.
Утро разбудило тошнотворным смрадом химического комбината, висевшим над рыжими от рассветного солнца домами. Звуки пока не обрели своей дневной силы, и было слышно, как за рекой беззаботно тренькают трамваи.
Кобяков, такая фамилия досталась Василию Андреевичу от далеких половецких предков, напрасно пытался выплюнуть, выполоскать проникшую в него заоконную мерзость. «Может, кофе перебьет? — думал он, спускаясь к машине. — И как они здесь живут без противогазов?»
На третьем этаже серого стандартно-помпезного здания времен позднего сталинизма, которое в городе называли «белый дом», витало предчувствие скандала. Такое часто бывает перед футбольным матчем и сессией большого и малого парламентов. Вы, возможно, обращали внимание на поведение женщины перед зеркалом? Приблизительно то же самое творится с народными избранниками, оказавшимися в поле досягаемости телекамер. Несомненное наше достижение — не зависимые от самих себя СМИ. Как бы мы узнали без них о непомерных трудах районного или областного депутата, фамилию которого забываем на следующий день после выборов?
Кобяков бочком, почтительно здороваясь с немногочисленными знакомыми, проскользнул по небольшому мрачному коридорчику. В холле перед кабинетом председателя в свете телевизионных ламп разогревались депутаты. Злые языки поговаривали, что с полдесятка наиболее состоятельных местных цицеронов имели свои персональные камеры и с гордостью давали липовые интервью арендованным журналистам, а потом, за дружеской чаркой, сетовали на продажных телевизионщиков, сорвавших немалый куш за снятый с эфира материал.
У председателя шла планерка, пришлось минут семь пить кофе и любезничать с Вероникой, у которой Василий Андреевич, к немалому своему удивлению, узнал, что планерка — важный инструмент народовластия, крайне необходимый для выработки общих действий во время голосования по основным вопросам. Закончить правовой ликбез девушке не дал помощник председателя, полнеющий молодой человек с манерами полового. Быстро вникнув в смысл разговора, он что-то зло шепнул секретарше на ухо и отослал ее от греха подальше.
Дверь распахнулась. Приемная наполнилась спешащим, говорливым народом. Свиридкин подобострастно поздоровался с Кобяковым и познакомил его с депутатом от дальних территорий — ступоподобной крашеной дамой, буравившей пространство жадными, цепкими глазами. Узнав о цели его приезда, она, бесцеремонно дернув чиновника за рукав, заблажила:
— Ты молодец, что сразу к нам! Я баба прямая и скажу тебе как мужик — не давай, чтоб тебе губернатор шмоньку в сани запрягал…
— Кого? — искренне удивился Василий Андреевич и подумал, что эта, пожалуй, почище Ареста будет.
— Ты дурачка московского не включай! Позжей, после сессии потолкуем, — и, хлопнув его по плечу, она подалась из приемной.
— Специфический у нас народ… — попытался объясниться Свиридкин.
— Да, я за три дня уже успел убедиться.
— Извините, — перебил их помощник, — вас ждет Алексей Викторович, — и распахнул перед Кобяковым дверь.
Председатель областной думы, невысокий, широкоплечий господин с правильными чертами лица, хорошо поставленной речью, на первый взгляд производил приятное впечатление человека с манерами. Учтиво поговорив с гостем ни о чем, он предложил проследовать в зал заседаний.
Зал гудел державным гулом, суетились помощники, депутаты важно рассаживались за столиками с кнопками для голосования, закрепленные в разных местах видеокамеры подавали сигналы на огромные мониторы, расположенные у стола президиума, кто-то пробовал микрофоны, хищно мигали фотовспышки, приглашенные, примостившись на галерке, негромко переговаривались.
Вдруг не то чтобы все замерли, нет, и зал, и людей, и даже назойливых фотографов как бы полупригасили. К своему столику, почтительно здороваясь с соседями, не спеша шел невысокий, худощавый молодой человек с запоминающимся лицом. Галерка оживилась, запорхали обрывки фраз, реплик: «Ты смотри, а говорили, он в Америке», «Я вообще слышал, что арестовали в Москве», «Сильное, хоть и наивное интервью на прошлой неделе выдал, слышали?», «Ну, сейчас он им врежет!»…
То немногое, что успел узнать Василий Андреевич о знаменитом депутате, его заинтриговало, и первые впечатления не вязались с милицейскими докладами.
Всеобщее оживление, последовавшее за общей пришибленностью, прервал вкрадчивый голос председательствующего.
— Доброе утро, прошу зарегистрироваться, коллеги, начинаем нашу работу.
Вопросы повестки, предложенные к обсуждению, касались изменения устава области и, в случае их принятия, фактически превращали губернатора в декоративную фигуру. Судьба Михаила Борисовича, недавно избранного вопреки воле центра главой области, Василию Андреевичу была безразлична. Какой работы можно ожидать от человека, за полгода умудрившегося своих союзников превратить во врагов? Прогноз сегодняшнего голосования он передал вчера по «пээмке» московскому начальству и сейчас внимательно следил за процессом.
Голосование поправок шло быстро. Читался текст, председатель предлагал определиться, депутаты до хруста в шеях поворачивались в сторону худощавого коллеги и в зависимости от того, как он кивал, нажимали кнопку «за» или «против». Такого единодушия, пожалуй, не существовало и во времена приснопамятного застоя.
Сессия закончилась бурными овациями. Убеленные сединами люди, ученые, бывшие парт- и хозработники, крестьяне и пролетарии, радовались сотворенной только что химере. Мнилось им — они «завалили власть».
В общем ликовании не принимал участия лишь худощавый депутат. Он стоял как бы в сторонке и безразлично смотрел в зал. Василию Андреевичу очень хотелось узнать, о чем сейчас думает этот человек, только что организовавший и фактически выигравший первый раунд схватки со своим недавним союзником и другом.
В ночь перед отъездом Василию Андреевичу приснился сон. У парадного крыльца барской усадьбы толпился народ. Небогато, опрятно одетые и уж очень похожие на энских депутатов мужики и бабы стояли, переминаясь с ноги на ногу, и о чем-то негромко переговаривались.
Бесшумно распахнулась стеклянная дверь и на крыльцо, позевывая, вышел запахнутый по-домашнему в восточный стеганый халат помещик с худым запоминающимся лицом.
