Каиафа сидел на своем месте и сохранял спокойствие. Среди шума дебатирующих членов, встал и подошел к обвиняемому.
– Ты изгнал торговцев из храма? Какой властью ты это делаешь, кто дал тебе такую власть?
Назорей вспомнил, как, войдя в Иерусалим, он с учениками направился в храм для проведения предпраздничной проповеди в честь предстоящей Пасхи. Подходя к храму, они услышали блеяние и мычание животных и крики торговцев и покупателей. Войдя в храм, он возмутился увиденным. Храм был превращен в рынок. Там продавали овец, волов и прочих животных, которых потом можно было принести в жертву. Храм оглашало мычание, блеяние, крики менял. Бросив оценивающий взгляд на возмущенные лица паломников, Назорей схватил палку, стал выгонять из храма всех животных, торговцев, менял.
– Прочь, прочь! – кричал он. – Как вы смели дом Отца моего сделать домом торговли?
Он переворачивал лотки менял. Люди кричали и разбегались. Монеты рассыпались по земле. Животные разбегались в разные стороны.
– Дом мой домом молитвы наречется, а вы сделали его вертепом разбойников.
Назорей поднял голову и, глядя прямо в глаза первосвященнику, тихо ответил:
– Я не скажу тебе, какой властью я это делаю и чью исполняю волю.
– Ты что, сын Божий? – подойдя вплотную к обвиняемому и глядя на него в упор, тихо спросил Каиафа. У него было видение, и теперь он прекрасно знал, что ожидается Мессия и стоящий перед ним Назорей из Вифлеема тот самый Мессия, который должен отдать свою жизнь за грехи народа, и что еврейский народ ждет большое несчастье от Рима и этот человек был предвестником этого несчастья. Но видение видением, а реальность реальностью. Дело в том, что видение не соответствовало предсказаниям Пророков, где четко определялись задачи Мессии. Утверждение, что Мессия – сын Бога, всерьез восприниматься не могло, а принесение себя в жертву – идея кощунственная и противоречит духу Святого Писания, как любое человеческое жертвоприношение.
Назорей ответил:
– Если я скажу тебе, ты не поверишь, и если я начну тебя спрашивать, ты тоже не будешь отвечать. Но с этого времени Сын Человеческий будет сидеть по правую руку всемогущего Бога.
– Уважаемые члены синедриона, – обратился ко всем Гамалиия, один из тех, кто симпатизировал обвиняемому, – сейчас по всей империи бродит масса колдунов, чародеев, гадателей, разного рода проповедников, и мне кажется, вина Назорея не так велика, ибо в голове молодого человека еще много фантазий, и неизвестны намерения заявителей, так как они, к сожалению, не присутствуют здесь на разбирательстве, да и время уже за полночь.
– Рэбэ, ты бы меня отпустил, – неожиданно попросил обвиняемый первосвященника Каиафу, и голос его стал тревожен. – Я вижу, что меня хотят убить.
– Сделаем перерыв, – поднял руку Каиафа. – Уведите обвиняемого.
Священники стали расходится по храмовому пределу, обсуждая, какой вынести вердикт.
– Что нам делать с Назореем?
– Если мы отпустим, все уверуют в него.
– Да это несерьезно, молодой еще, наслушался самозваных пророков…
– Отпустить и не усложнять ситуацию.
– Где председатель? Позвольте пройти, – попросил вошедший в храмовый предел служитель. – Первосвященник, есть новость, – они прошли вглубь колоннады. – Есть сведения, что прокуратору попал донос о том, что Назорей высказывал мысли, оскорбляющие великого кесаря Тиберия.
– Кто это сделал?
– Неизвестно.
– Что еще?
– Иуда из Кариота просит встречи с вами. Он здесь. Он называет себя его учеником, – первосвященник с удивлением поднял глаза на собеседника. – Он плачет и раскаивается. Говорит, что сделал это из-за гордыни, а теперь его мучает совесть.
– Пошли, я хочу с ним поговорить.
Они вошли в небольшой придел храма. Лицом к стене, положив руки на стену, в старом поношенном хитоне стоял человек, раскачиваясь из стороны в сторону. Растрепанные волосы свисали с низко опущенной головы.
– Прости меня, прости меня, учитель, – не уставая, повторял он, стуча головой о каменную стену храма. Нарастающий гул в голове перерастал в воспаленном мозгу в восторженные крики толпы, приветствующей вступление Назорея в Ершалаим.
– Хошана, хошана! – ликовала толпа, выражая своими криками любовь, бросая пальмовые ветки и свои одежды под ноги молодому ослику, на котором ехал Назорей. Казалось, что весь Ершалаим, от мала до велика, высыпал на улицы, чтобы встречать и приветствовать его, как Мессию. С просветленным лицом, но с тенью великой печали в глазах он ехал в окружении учеников, которые теснились, как стадо овец, и каждый старался протиснуться в первые ряды, чтобы идти рядом с Учителем. Особенно в этом усердствовали Петр и Иоанн.
– Берегите его, берегите его, – неустанно и упорно шептал Иуда идущим Фоме и другим ученикам, – настроение толпы изменчиво, и ненависть фарисеев может изменить ситуацию. Надо быть готовым заступиться за Учителя, когда придет время.
– Они не посмеют, весь мир идет за нами, – заносчиво возразил Фома.
– Не за нами, а за Ним, – сурово поправил Иуда. – Это прелюдия к страданию и смерти. Близится суровое испытание. Готов ты защитить Учителя?
Восторженные крики толпы заглушили ответ на самодовольном лице Фомы.
– Хошана, хошана Сыну Давидову!
– Повернись, несчастный, – раздался брезгливый голос храмового служителя.
Иуда повернулся и, увидав первосвященника, упал на колени и зарыдал.
– Ты что, его ученик? Тогда зачем ты это сделал? – строго спросил Каиафа.
– Жалкий, корыстный раб, усомнился, предал кровь неповинного.
– Ты согрешил, ты и должен отвечать, – холодно, с презрением сказал Каиафа.
Все ученики ожидали увидеть в Назорее царя над Израилем, как сам Давид, и быть первыми слугами этого царства.
Иуда по своекорыстному нраву более всех заботился об успехе Учителя. В споре Учителя с синедрионом он полагал, что перелом в этом должен произойти в пользу Учителя. Приняв на себя временно лицо предателя, он был уверен, что народ, расположенный к Мессии, придет в волнение, узнав о пленении. Вострубят трубы, стены крепостей рассыпятся в прах, и народ ниспровергнет нелюбимый, потерявший свой авторитет синедрион и ненавистную власть. И воцарится справедливость, а человек будет свободен. Учитель волей-неволей сделается царем Израиля, а Иуде из Кариота будет принадлежать честь быть первым виновником такого счастливого поворота. «Таким образом, – думал Иуда, – я продам им их собственную смерть». Но он никак не ожидал такого поворота и не желал смерти своего Учителя.
– Возьми мою жизнь. Я готов идти в темницу и на смерть, – умолял Иуда, ползая на коленях у ног Каиафы.
