Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
Конец его был достаточно нелепым, причем на этот счет существуют две разные истории. Согласно одной, он потянулся за Талмудом, стоявшим на верхней полке, и повалил на себя шкаф, мгновенно убивший его. Эту историю популяризировал пианист Эли Мириам Делаборд (которого считают незаконнорожденным сыном Алькана). Но, вероятно, это все же апокрифическая история, основанная на городской легенде, поскольку то же самое рассказывают о раввине XVIII века Арве Лейбе бен Ашере Гюнцберге. На самом деле Алькан, кажется, погиб еще более странным образом. На него действительно упал предмет мебели, только это был не шкаф, а тяжеленная porte-parapluies, нечто вроде вешалки для пальто и зонтов, и он скончался, зажатый под ней.
По поводу его смерти ходила еще одна легенда, в которой жестоко высмеивалось его затворничество. Говорили, что в журнале Le Ménestrel был помещен некролог: «Алькан мертв. Ему пришлось умереть, чтобы доказать, что он существовал». На самом деле никакого подобного некролога в журнале не было, но откуда взялась эта легенда – неизвестно.
Антон Брукнер (1824–1896)
Тело встречается с телом
Брукнер был реально странным человеком. Как композитор, он имел ограниченный успех вплоть до 1884 года, когда уже почти в шестьдесят лет написал Седьмую симфонию, которая была принята в Лейпциге с восторгом. Последние пятнадцать лет жизни он провел в Вене, где его не слишком любили из-за его приверженности музыке Вагнера – приверженности, которую он имел неосторожность проявить в городе, где были очень сильны антивагнеровские настроения. Это было все равно что появиться на игре Red Sox в бейсболке Yankees. Его симфонии назывались невозможными для исполнения, а когда Венский филармонический оркестр все же играл их, концерты часто саботировались. Например, он так и не смог найти дирижера для Третьей симфонии, поэтому дирижировал ее исполнением сам. В результате музыканты выставили его на посмешище, играя фальшиво, добавляя лишние, нелепо звучащие ноты, не повторяя фразы, где это было нужно, и даже открыто хохоча над ним. Несмотря на такое грубое и неуважительное отношение, Брукнера считали весьма неплохим органистом, хотя, как ни странно, он не написал ни одного более-менее заметного произведения для этого инструмента.
Он был простым и скромным человеком, глубоко верующим католиком, но у него в жизни случился по крайней мере один нервный срыв, и возможно, он страдал и от других эмоциональных проблем. Он не был женат, хотя не раз делал предложения разным девушкам, но все они его отвергли. Некоторые исследователи предполагают, что бедняга умер девственником.
Говорят, он был настолько набожен, что падал на колени и начинал молиться всякий раз, когда слышал звон церковных колоколов. Это могло произойти даже тогда, когда он читал лекции; вероятно, у студентов благодаря этому появлялось лишнее время для конспектирования. В последний период жизни он вел подробные записи своих ежедневных молитв. Помимо этого, он был подвержен нумеромании, болезненному стремлению все подсчитывать. Некоторые утверждают, что эта одержимость числами проявлялась в многочисленных повторах в его музыке и даже в большой длине его симфоний; Восьмая симфония Брукнера имела продолжительность полтора часа или даже более, в зависимости от характера конкретного исполнения. Это гораздо дольше, чем большинство симфоний второй половины XIX века.
Но и это еще не все. Брукнера, помимо прочего, тянуло к мертвым; возможно, это был род обсессивно-компульсивного расстройства. Он оставил указания, чтобы его собственное тело после смерти было забальзамировано. Можно было бы предположить, что он слышал о посмертной судьбе Листа, на похоронах которого присутствовал, но это все же маловероятно, так как неприятная история держалась в строгом секрете. Когда умерла его мать, он приказал сделать ее фото на смертном одре и держал его в комнате, где давал уроки.
Примечательная история, иллюстрирующая его одержимость, связана с перезахоронением тела Бетховена, которое в 1888 году переносили с Верингского кладбища Вены на Центральное. Ученик Брукнера Карл Груби позже рассказывал о том, как они вдвоем посетили это мероприятие. Эксгуматоры решили открыть гроб на кладбище (по другим источникам, его перенесли в близлежащую часовню), и Брукнер поспешил к нему, чтобы взглянуть на тело Бетховена поближе. Пока официальные лица делали замеры скелета, он смог пробиться вперед, к самому гробу. При виде останков великого композитора Брукнер застыл на месте, потрясенный увиденным. По некоторым свидетельствам, он обнял руками череп и целовал его, пока его не оттащили.
По пути домой вместе с Груби он заметил, что из его пенсне (очки XIX века, у которых не было дужек) выпало одно стекло, вероятно, в гроб. Он был вне себя от радости, представляя, как стекло от его пенсне перезахоронят вместе с Бетховеном, и оно будет вечно лежать рядом с ним.
По-видимому, он сделал то же самое, когда по той же причине эксгумировали тело Шуберта, и, схватив череп, отказывался отдавать его, пока ему не разрешили самому положить его обратно в гроб. В обоих случаях его силой изгоняли с мероприятия.
Но Брукнер жаждал увидеть не только трупы композиторов. Когда он услышал, что тело Максимилиана, императора Мексики, которым он восхищался, будет выставлено на публичное обозрение, он написал другу, отчаянно стремясь получить возможность увидеть его и желая узнать, где и как это можно сделать. Он не хотел упускать такой шанс! Принимая во внимание глубокую католическую веру Брукнера, ряд музыковедов предполагали, что его одержимость разного рода костями (всегда тех людей, перед которыми он преклонялся) была некоей формой почитания святынь. Но это точно бросает на него странный и даже мрачный свет, так что неудивительно, что ни одна женщина так и не согласилась выйти за него замуж.
Камиль Сен-Санс (1835–1921)
Обезьяна в гневе
Сен-Санс прожил долгую жизнь и был превосходным музыкантом; сегодня его воспринимают скорее как добротного представителя французского стиля композиции своего времени, чем как инноватора. Некоторые из его более молодых современников ставили ему это в упрек, и ему приходилось защищать свой стиль, одновременно нападая на их.
Сен-Санс был исключительно одаренным ребенком. Его отец, французский государственный чиновник, умер, когда малышу было всего три месяца от роду. Он с раннего возраста подавал большие музыкальные надежды и к трем годам уже начал учиться играть на пианино; большинство людей с трудом могут вспомнить, что они делали в этом возрасте. В семь лет он начал учиться композиции; он как будто был реинкарнацией Моцарта.
Его первое публичное выступление состоялось в парижском зале Плейель, когда ему было всего десять лет; да, большинство из нас в этом возрасте если и поднимаются на сцену, то разве что на конкурсе правописания или в постановке школьного театра. И это был не простой детский концерт. Сен-Санс играл без нот «Фортепианный концерт до минор» Бетховена и «Концерт си-бемоль мажор» Моцарта. Да-да, играл наизусть! Чтобы еще более поразить аудиторию, он предложил на бис сыграть на память любое количество фортепианных сонат Бетховена. Слух о его удивительном таланте быстро распространялся, и уже тогда было понятно, что его ждет блестящая карьера. Как будто этого было недостаточно, у него обнаружились уникальные способности к латыни, греческому и различным наукам. Когда в 1858 году он продал права на издание некоторых своих произведений, то на вырученные деньги купил телескоп.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
