— А почему бы и нет? — воодушевился псих-президент. — Загляните ко мне завтра после обхода.
— Зачем же завтра? — ослепительно улыбнулась Марья. — Я и сегодня свободна.
— Гм… — произнес псих-президент. — Я рад, Мария Ивановна, что вы в таком бодром настроении.
Знак, что пора приступить к главному. Если это главное наличествует.
— Олег Олегович, у меня впечатление, что вы ждете от меня официального, так сказать, заявления. Пожалуйста: я больше не вижу медицинского смысла в своем пребывании в вашем заведении. А вы?
— Дорогая Мария Ивановна…
— Насколько я помню, — прервала шефа Мария Ивановна, — у нас была договоренность — вы отпускаете меня, как только я этого захочу.
— Не совсем так, Мария Ивановна, — с удовольствием поправил псих-президент. — В нашей договоренности была маленькая добавка: и если вам не станет хуже.
— Мне не стало хуже, — нахмурилась Марья.
— Но время между… гм… приступами стало сокращаться.
— В этом ничего удивительного. Все хотят жить.
— Вот именно, вот именно, — подхватил Олег Олегович. — Именно ваша уступчивость мне и не нравится. Вы перестали мне помогать.
— Разве вы нуждаетесь в помощи? — спросила Марья. В голос пробилась горечь. Горечь сдвинула смысл, и слова стали женским упреком сидящему рядом мужчине.
Да у них какие-то отношения! — возмутилась Лушка. Она с ума сошла! Чтоб она и этот осьминог с присосками…
Конечно, дело хозяйское и Лушки не касается. Зато касается Марьи. Если так, то Марья совсем не Марья, и все, что она перед всеми накручивает, лихой стеб, а Лушка поверила, а теперь опять терять, но это уж так повелось, мы привычные, а вот какое она имела право пристукнуть весь мир, что он сразу стал плоским, как и был?..
Лучше бы Марья оказалась балериной.
Лушка бесшумно сдвинулась, чтобы увидеть предателя в лицо.
Марья спокойно смотрела на своего мужчину. Ее взгляд ничего не искал. И совсем ничего не обещал. Правильно, обнадежилась Лушка. Так его, Марьечка, так. Прямо скажем, не Байрон. Хоть и хромает. Это ведь Байрон хромал или Шекспир? Ну, этот и не Шекспир тоже.
У Лушки полегчало, и она на радостях принялась рассматривать псих-президента с волевой установкой найти что-нибудь привлекательное. Ну, ладно — голова ничего. Крупная. Как бы мужественная. Но не к тому телу приставлена. Тело узкоплечее, низенькое, болтается в халате, как в морозном колоколе. Ступни маленькие. Как у Марьи. Только это уродливо, когда у мужика маленькие ступни. Не туфли же на каблуках напяливать. Да у него каблуки, чтоб мне провалиться! Мужчина на каблуках — Марья сдурела! Переспать можно с любым, но чтобы в лицо смотреть — извини-подвинься. А, дура, пропустила, о чем говорили…
— Обычная женская логика, — усмехнулся в Марью псих-президент. — Вы убеждены, что знаете больше. Больше знаете в жизни, больше знаете в лечении, больше знаете во мне. Ну, а я, по-вашему, в чем-нибудь знаю больше?
— Вы вовсе не хотите знать, — качнула головой Марья.
А, так она и на нем со своими теориями…
— Вам откровенно охота меня перестроить. А кто клюнет, когда — откровенно?
А это уже взятка: верти шеей, чтобы вертелась голова. Перестраивай, но чтоб я этого не видел. Старайся, милочка, старайся, а не получится — так кто виноват?
— У вас все еще подростковый комплекс. — Марья взятку отвергла. — Вы хотите самоутверждаться, а я хотела, чтобы вы — были.
— Вам недостает женской мудрости, — опять усмехнулся Олег Олегович.
Ну, естественно, про женскую мудрость он все знает. Это когда мужику нигде не жмет. Но разговор ему нравится, ведь он все равно останется победителем. Нет, Лушка с выводами поспешила, мир побудет пока сумасшедшим.
— Для меня не существует мужчин и женщин, пол — только частность, — провозгласила Марья. Это как? — изумилась Лушка. — И если я знаю, что это частность, то с какой стати я стану строить на ней свои убеждения?
— Убеждения? — переспросил псих-президент. — Они мешают вам улыбаться.
По лицу Марьи скользнуло нечто. По какой-то причине глаза превратились в очи. Очи медленно поднялись на Олега Олеговича. В них блестела влага ушедшей печали. Губы беспомощно улыбнулись. Лицо попросило защиты. Да, Олег Олегович победил. Она больше не может. Он должен был победить. Он сильный, он великодушный, пусть ее укроет, она сожмется котенком у него на груди…
— И буду мурлыкать, — трезвым голосом произнесла Марья. И еще улыбнулась отдельной улыбкой — доверяя, маня, обещая вечную прописку в раю. Улыбка была что надо по всем статьям.
— Машенька… — пробормотал псих-президент.
Марья поморщилась. Олег Олегович и на этот раз пробормотал не то.
— Извините за маленький этюд, Олег Олегович. Полагаю, он достаточно убедителен. Я такая, какой хочу быть, не потому, что не имею прочих талантов, а потому, что таланты эти не стоят ни копейки. Это ложь перед тем, кому они адресованы, и были бы ложью для меня. Я не желаю завоевывать себе место ложью и глупостью, которые так котируются у мужчин. Я хочу получать больше.
Псих-президент оскорбленно поднялся.
— К сожалению, я не могу профинансировать вашу утопию, — проговорил он небрежно и натолкнулся взглядом на Лушку. — Гришина? Ты почему здесь?
Да, лучше бы ей здесь не быть. Олег Олегович забывать не умеет.
— Так сами зачем-то велели, Олег Олегович, — преданно моргнула Лушка.
— Ну да, ну да, — вспомнил Олег Олегович. — Как стул, Гришина? Наладился?
— Ой, Олег Олегович, прямо изморилась вся. Как услышу брехню — понос на месте. А ковер как? Почистили?
Но Олег Олегович был уже далеко, за его спиной завихрился циклон, дверные стекла звякнули под напором ненастья. Тишина в палате прослушала удаляющиеся хромые шаги и наконец вздохнула Марьиным насмешливым вздохом.
Лушка спросила издали:
— Ты нарочно меня оставила? Мне показалось. Или нет?
— Или да. Извини, не надо было. Он такие мелочи не пропускает.
— Плевать. Где сядет, там слезет. Чего ты в нем нашла? Кощей какой-то. Пиявка.
— Так Кощей или пиявка? — заинтересовалась Марья.
— Паук, — сказала Лушка. — И голова паучья. Опутает, опутает — и про запас.
— Ну, так это я в нем и нашла, — объявила Марья.
— Во даешь! А зачем?
— Мух жалко. Ему без ореола — все равно что нагишом. Он жить не захочет, если меня не обольстит. Пусть старается.
— А старается?
— Сначала за титьку хапнул.
— А ты? Въехала?
— Нет. Посмотрела. Извинился. А потом очень вежливо: когда будет другое настроение — милости прошу… Он тут всех обслуживает.
