Тем временем картину посмотрели художественные критики, и в прессе появились льстивые статьи, превозносившие покойного гения, великодушно подарившего нации свое последнее и, безусловно, величайшее произведение… Проходил день за днем, а ей все больше не хватало отца, и она так хотела чем-нибудь заняться, следуя совету матери. Но чем?
Однажды она решила навести порядок в мастерской отца. До сих пор у нее не хватало духа тронуть его вещи. Казалось, пока они лежат на своих местах, он находится где-то рядом. Но теперь, когда она разбирала этот хаос, сортировала тюбики с красками, кисти в банках, сваленные в груды полотна, у нее возникало чувство, будто отец стал ей ближе, чем когда-либо, и радуется тому, что она делает. Сентиментальная фантазия, конечно, но она утешала Дженни, и в конце концов девушка поймала себя на том, что беспорядочно выдавливает краски на палитру. Взяв кисть, Дженни принялась экспериментировать, нанося краски на подготовленное большое полотно, стоящее на мольберте перед слуховым окном, в которое проникал свет северного солнца.
Несколько часов пролетели как одно мгновение… время перестало существовать. Когда Дженни, в конце концов, выбилась из сил, она отошла назад и посмотрела на результат своих усилий. Увидев любительскую, но вполне интересную работу, она ощутила желание продолжать.
После этого она работала каждый день, отнюдь не теша себя тем, что унаследовала талант отца. Просто она обнаружила в себе потребность писать картины и получала от этого удовлетворение.
Вскоре после Рождества Дженни поступила в знаменитую школу искусств. Ее жизнь становилась более упорядоченной, ей нравилось общество студентов, большинство из которых были молодыми людьми и девушками примерно ее возраста. Увлечение живописью заполнило пустоту в ее жизни, образовавшуюся после смерти отца.
Наконец, суровая зима миновала и наступил апрель. Однажды вечером после утомительного дня в школе искусств Дженни ужинала в своем любимом укромном месте, небольшой гостиной, служившей одновременно и библиотекой. Окно, возле которого она сидела, выходило в сквер, отделяющий дом от набережной и реки. Мать уехала на литературную конференцию в Харрогит, поэтому поговорить было не с кем, кроме миссис Трейси, а та спустилась к себе на цокольный этаж. Чтобы рассеять тишину, Дженни включила телевизор и, зевая от скуки, начала смотреть какой-то старый фильм. Когда же, интересно, пойдет серия передач о Зелене? Безусловно, ни весной, ни летом эти передачи показывать не будут. Скорее, осенью или зимой, когда запускаются самые важные проекты.
Старый фильм подошел к предсказуемому концу, Дженни выключила телевизор и открыла окно. Деревья в сквере и на набережной постепенно покрывались листвой. Высоко в небе над водой плыли вечерние облака, а в изгороди у окна запел дрозд. Его песня, наполненная весенней ностальгией, погрузила Дженни в воспоминания.
У нее перехватило дыхание от резкой, почти невыносимой боли. Воспоминания и бесконечная пустота. Неужели теперь это и есть ее жизнь?
Словно в ответ на ее вопрос, на столе резко зазвонил телефон, испугав ее. Отойдя от окна, она взяла трубку.
– Могу я поговорить с миссис Карлой Роумейн? – спросил ужасающе знакомый голос.
Глава 13
Глен Харни! Дженни так крепко сжала телефонную трубку, что у нее заболели костяшки пальцев. Она, как безумная, смотрела на апрельскую зелень за окном, словно искала путь к бегству.
– Это Челси, четыре, четыре, три, четыре, три, два? – с сомнением спросил голос на другом конце провода.
– Кто ее спрашивает? – резким тоном поинтересовалась Дженни, стараясь выиграть время.
– Глен Харни из телевизионной компании NYZ, – живо последовал ответ. – Я могу поговорить с миссис Роумейн? Дело касается серии передач о работе покойного Эдриэна Роумейна. Мы хотим включить их в нашу программу, но нужно определить дату.
Дженни едва слышала его объяснения, прилагая все усилия, чтобы оправиться от состояния глупого шока, в которое поверг ее звонок мистера Глена Харни. Почему она так реагирует на его звонок? Куда девались ее гордость, ее здравый смысл?
– Мама… миссис Роумейн, – поспешно поправилась Дженни, – уехала на несколько дней. – Но было уже слишком поздно отступать, она сама себя выдала.
– Дженни! – прозвучал в ответ радостный возглас.
На время воцарилась напряженная тишина, а Дженни, все еще сжимая трубку, рассеянно смотрела в пространство. Она никак не могла собраться с мыслями…
– Раз уж вашей мамы нет дома, не мог бы я хоть ненадолго повидать вас? – На этот раз голос прозвучал более сдержанно, радость упорно подавлялась. – Я не задержу вас надолго. Но у меня есть вопросы, возникшие в связи с передачами о Зелене. Произошли небольшие изменения в программе, о которых вы и ваша мама, по-моему, должны знать. Я не задержу вас надолго, – настаивал он. – Я недалеко… можно зайти к вам?
И вот она лихорадочно смотрится в зеркало, дергая и приглаживая волосы, словно для нее важно, как она будет выглядеть. Впрочем, отражение получилось каким-то размытым и несколько нереальным, потому что ценное антикварное зеркало, украшенное гирляндами цветов и позолоченных листьев, было очень старым. Она словно смотрела в воду и видела Офелию, утопившуюся из любви к Гамлету.
Когда прозвучал звонок в дверь, девушка нервно вскочила и побежала открыть прежде, чем миссис Трейси успеет подняться из своего цокольного убежища.
Глен Харни стоял в двери на фоне зеленеющих апрельских деревьев. С непокрытой головой, высокий, немного робкий, он встретил ее взгляд.
– Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились принять меня, – официально произнес он.
– Проходите, пожалуйста, – удивившись своему самообладанию, пригласила Дженни.
Теперь, когда он стоял перед ней собственной персоной, глупая дрожь, охватившая ее, сменилась каким-то странным спокойствием. Она испытывала непонятное облегчение, словно то, чего она ждала, наконец произошло.
Дженни провела его в библиотеку и, расположившись в кресле возле все еще открытого окна, пригласила Глена сесть на диван в другом конце комнаты. Диван оказался слишком низким, и он никак не мог найти удобное положение для своих длинных ног. Но ее это не волновало.
– Зачем вы хотели встретиться с мамой? – бесстрастным голосом спросила она.
Глен откинулся на диване, вытянув руки вдоль спинки. Загар, приобретенный им на Зелене, сошел, и он выглядел несколько усталым… и постаревшим. Но голубые глаза под темными бровями смотрели так же ясно и прямо, вводя в заблуждение обманчивой честностью. Казалось, он не слышал ее вопроса. Но после короткой паузы последовал ответ:
– Режиссер программы предложил предварить серию передач о картине вашего отца небольшим рассказом о его семье.
– Что еще за рассказ о семье? – спросила Дженни.
– Именно это я и должен был обсудить с вами и вашей мамой. Картины в мастерской, может быть, воспоминания миссис Роумейн о муже… как они познакомились… и все в этом роде. И вы, такая фотогеничная… – Он немного наклонился. – Режиссер ломает голову, как уговорить вас участвовать в передаче. Ведь вы были очень близки с отцом.
