Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
– Помогите! Помогите!
Голос. Удивительно знакомый такой.
– Готовься к старту, – велел я Авроре. – Дай «плаксу» и готовься к старту!
– Но я…
– «Плаксу»!
Аврора протянула мне генератор слез.
Человек опять упал, и Деревянские сорвалась. Понеслись, и теперь стартовый стол задрожал уже серьезно.
Я переключил «плаксу» на максимально широкий сектор воздействия, выстрелил. Сразу несколько раз, для достижения большего эффекта, будто на гитаре сбрякал. Растратил треть заряда батареи. Не зря. Бешеные художники остановились. Будто наткнулись на невидимую стену, первые их ряды смялись, задние напирали, возникла свалка.
Я бросил «плаксу» и рванул к человеку. Метров пятьдесят. Пробежал спринтерски, даже шею растянул от усилий.
Человек лежал лицом вниз, в железо стартового поля. То ли ушибся сильно, то ли совсем обессилел.
– Поднимайтесь! – крикнул я. – Надо бежать! К кораблю!
– Спасибо, – прохрипел человек и начал подниматься.
Я хотел ему помочь, но он справился и сам. Он поднялся.
Так и Деревянский.
Это был Деревянский. Очередной. Четвертый по счету.
Наверное, лицо у меня получилось страшное. Во всяком случае, он отпрянул. Шарахнулся в сторону громоздящихся копий. Слева от меня возникла Аврора. С «плаксой». Звякнула струна.
Деревянский одеревенел. Каламбур, но правда. Замер в полускрюченном состоянии, затем отвалился на спину, как притворившийся мертвым жук, и звук получился деревянный, теперь его некоторое время можно будет вполне использовать в качестве журнального столика. У «плаксы» есть такой эффект, некоторых она еще и парализует.
– Еще один, – удовлетворенно сказала Аврора. – Во зараза…
– Да…
Бешенство с Деревянским неплохо поработало, копий нахлопало – и не сосчитаешь, будет Карантинной Службе забот. Планету закрывай, бесноватых зачищай… Хотя я слабо себе представляю, как это у них получится. Триста лет не расхлебать. Все, нет больше Гогена. Повесят на орбите боевые спутники, установят глухой карантин, вряд ли теперь мы увидим всю эту розово-голубую красоту.
– Что-то много в последнее время художников развелось, – заметил я. – Хоть маринуй… Давай, ты берись за ноги, а я за руки – и потащим. Пока эти Айвазовские не очухались.
– Тащить его к кораблю? – скривилась Аврора.
– Ну да, к кораблю… Постой-ка, ты это видишь? – Я указал пальцем.
Из-за спины Деревянского торчал черный тубус. Я наклонился и осторожно извлек трубу. Свинтил колпак. Внутри было полотно. Бережно вытряхнул холст.
– Сматываться пора, – напомнила Аврора. – Бешеные отходят, уже шевелиться начинают. Потащили этого красавца. Хотя зачем его тащить, я не понимаю…
– Сейчас, – я раскатал полотно. – Посмотрим, что тут такое…
Лучшая картина. Никогда не видел ничего подобного. Действительно шедевр. Хотя ничего оригинального вроде и не нарисовано – вода, солнце. И даже солнца нет – только свет. Все светится – и воздух, и река, как прилип к картине, так и отлипнуть не могу, смотрю и смотрю, провалиться туда хочу, хочу в эту воду, к этому свету…
– Закат, – восхищенно проговорила Аврора. – Он на самом деле рисовал закаты…
– Отлично, – я свернул картину. – Цель пиратского набега достигнута – шедевр у нас. Теперь можем требовать освобождения твоих сусликов. Эдвард Тич был бы доволен.
Я спрятал картину в тубус, закинул за спину.
– Я за руки, ты за ноги, – напомнил я.
И подхватил Деревянского-4 под мышки. В парализованном состоянии он был не очень транспортабелен, как-то цеплялся за все подряд, хотя вроде на поле и цепляться не за что было. Да еще пришлось пару раз останавливаться – живописцы оттаивали и явно собирались возобновить свое разрушительное продвижение, шугал их «плаксой».
«Черничная Чайка» встретила нас гостеприимно распахнутым шлюзом, нежным салатовым светом, радующим усталый от зелени леса глаз. Я закинул «плаксу» внутрь, залез и стал втягивать Деревянского, Аврора толкала снизу.
Художник шел плохо, можно сказать, вообще не шел. Особенно мешали руки. Они не сгибались, цеплялись и брыкались, видимо, заряд «плаксы» стал ослабевать, и первыми начали оживать конечности. Левая рука попыталась даже игриво ущипнуть Аврору, за что Аврора ущипнула ее в ответ.
Кроме того, Деревянский начал всхлипывать.
Наконец мы затолкали живописца в шлюз, я пропихнул его в глубину и пристроил пока в угол, пусть полежит, пострадает.
Аврора все еще стояла на поле, глядела на лес, на бешеных. Медлила.
Я высунулся.
– Ты чего, Афродита? Давай поторапливайся, а то у меня на здешний воздух аллергия. Весь организм чешется.
– Да, сейчас… Послушай, Аут, ты ничего не чувствуешь?
– Чувствую. Говоря языком реконструкторов, жрать хочется, как в Никарагуа…
– Мне как-то… – Аврора поежилась. – Грустно…
– А мне еще грустней. Я совсем разочаровался в людях, особенно в творческой интеллигенции…
– Ладно, хватит тебе. Идем домой.
– Домой? – удивился я. – А я думал, что наш дом теперь – это «Черничная Чайка», кибитка звездных скитальцев…
– Ага, кибитка…
Аврора вздохнула.
– Домой, – сказала она. – То есть я хотела сказать, в путь! Звезды нас ждут.
Она шагнула к шлюзу и перенесла ногу через комингс, и я опять протянул ей руку.
Что-то крякнуло. Прямо над ухом. Будто барабан прирезали. И цвет поменялся, из приятно-салатового сделался угрожающе-вишневым.
– Что это? – удивленно спросила Аврора.
Она попыталась проникнуть в шлюз, но ее что-то отбросило назад и тут же закрякало уже беспрестанно. И свет замигал. И ласковый голос бортового компьютера Глаши приветливо произнес:
– Попытка проникновения ксеноморфа, объем закрыт.
И еще раз:
– Попытка проникновения ксеноморфа, объем закрыт.
– Какой еще ксеноморф?! – возмущенно крикнула Аврора. – А ну, пусти!
Аврора кинулась в шлюз, ее отбросило во второй раз.
– Попытка проникновения ксеноморфа, объем закрыт, – повторила Глаша.
– Сбой! – крикнул я Авроре. – Глашка закрыла объем, сейчас разберусь!
Аврора кивнула. Она стояла перед шлюзом, и, кажется, мерзла. Обнимала себя руками за плечи.
Я подскочил к терминалу, запустил монитор. Вывел информацию об объемах, внешнем и внутреннем. Теперь я видел «Черничную Чайку» со стороны и чуть сверху, с высоты. И все, что вокруг, тоже видел.
Аврора продолжала стоять возле шлюза. А я стоял внутри шлюза. А художник Деревянский валялся в углу под журнальным столиком. И художник Деревянский, и я светились равномерным зеленым цветом.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
