Сабина медленно подошла ко мне.
— Макс, я очень хочу с тобой пообедать, — прошептала она. — Но только если мы не будем об этом говорить. О прошлом. Я не могу тебе объяснить, что тогда случилось. Просто не могу. Это не было связано с тобой. Вот все, что я могу сказать. Ты ни в чем не виноват!
Я в упор глядел на нее.
— Как это понимать? Я не виноват? Тогда кто же? Кто виноват? Представь, что я должен был думать, что я должен был чувствовать! Ты написала мне, что мы не можем быть вместе! Но из-за кого? Чья здесь вина, о чем мы говорим? Может быть, твоего тогдашнего любовника?
Я сам не понимал, почему был так груб и мстителен. Словно специально подбирал слова, чтобы показать, как серьезно все это, словно играл роль в спектакле. Огромная разница между тем, что чувствуешь, и тем, что говоришь: «выражать себя» почти всегда означает говорить неправду, скрывая ее за подчеркнутой эмоциональностью. Злость, которая вела меня, была та, давно прошедшая, и я не знаю, откуда она выплыла.
Сабина отступила назад. Покачала головой. С горечью я подумал: как будто хочет побороть искушение в чем-то мне признаться.
— Не говори так, Макс! Нет!
Начал моросить дождь. Немцы проходили мимо, вежливо отворачиваясь от нас. А мы все стояли перед дверями гостиницы.
Я не мог придумать ничего лучше эффектного жеста:
— Ну, я пошел. Оставляю тебя в мире с твоей совестью. «Пусть у тебя все будет хорошо» — помнишь? Пусть у тебя все будет хорошо! Ха-ха. Может, теперь, наконец, будет, теперь я знаю, в чем дело: ты малость сбрендила! Пока, Сабина.
Я не видел, как она на меня посмотрела. Она резко развернулась и убежала в гостиницу.
Не раздумывая, я последовал за ней, и мы вошли в лифт.
— Оставь меня в покое, — сказала она, плача.
Лифт остановился, она выскочила и пошла к своему номеру. Меня она игнорировала, но дверь за собой не закрыла. Она плюхнулась на кровать и сидела неподвижно, уставившись в пространство. Я вошел за ней и незаметно оглядел комнату: на кровати одежда, на тумбочке — книга, названия которой я не мог прочесть, и пачка фотографий, сверху — Марлон Брандо с каким-то неуверенным выражением на толстой морде. Я изо всех сил старался не ревновать. Подошел к окну и стал смотреть на улицу.
Там темнело, а дождь все шел. Мимо прогрохотал трамвай. Машины со свистом пролетали по мокрому асфальту. Мы молчали.
— Я только одно могу сказать, — вдруг прошептала она. — Вернее, могу повторить. Одно. Это было не из-за тебя, я убежала тогда не из-за тебя. Никого у меня не было. Совсем никого, правда! Было то… то, что отняло у меня веру в себя. Мне пришлось уйти, я правда не могла остаться. Я убегала от себя — а оказалась вдали и от тебя, и от всех своих знакомых… Если можно так сказать…
Мой стыд, пока она говорила, все рос, превращаясь в гору, способную меня раздавить. Медленно-медленно возвращалось мое давнее предположение. Но почему она мне не доверяла?
— Стой, успокойся. Можешь ничего не говорить. Я поверю тебе. Я верю тебе… Но попытайся войти в мое положение: тебя нет, пропала — как будто тебя украли или убили, или, может быть, ты счастлива где-то в другой жизни. Даже в Доме Анны Франк не знали, куда ты делась, твои подруги не знали… Зита, все они! Мы жили вместе! Почему ты не могла мне довериться? Ты что, думала, что я смогу с этим жить?
Я говорил все громче, словно утверждая свое законное право на любопытство.
— Единственным человеком, от кого я узнал, что ты жива, что у тебя был какой-то план, какие-то основания так поступить, была твоя мать. Я надоедал ей несколько недель после твоего исчезновения. Но она тоже ничего не захотела мне открыть, только рассказывала, каким ты была необыкновенным ребенком. Как будто ты умерла. Ей было тяжело, но она гордилась тобой, это было заметно. Она дала мне понять, что ты исчезла по своей воле. И что она ничего с этим не могла поделать. Казалось, она покорилась этому. Ты ушла в большой мир. А мне не хватало тебя, мне пришлось научиться как-то жить с этим. И мне это удалось. Потеряв тебя я научился жить без тебя. Я не стал тебя искать, когда понял, что ты этого не хочешь. Ради тебя.
Сабина, спрятав лицо в ладонях, плакала. Мне казалось, что загадка должна разрешиться теперь, когда я здесь, рядом с ней. Но она молчала.
И вдруг до меня дошло, что, возможно, я никогда ничего не узнаю. Что я ни на что не имею права. Что она, может быть, стала совсем другой. И всегда была совсем другой, но я радовался тому, что видел, — ведь она меня так сильно любила. Я понял, как плохо замечал происходящее вокруг из-за самодовольства, тщеславия и жажды признания. Из-за подростковой жажды уважения. Моя ярость временами не знала границ. И эгоизм.
Я посмотрел на свои руки. Никогда прежде не замечал, какой я волосатый. Каким толстым и волосатым я стал.
Я медленно пошел к двери.
Она вскочила:
— Нет! Макс! Не уходи! Не уходи теперь, пожалуйста! Не надо. Останься! Я ушла от тебя, потому что я… потому что я хотела, как лучше… для тебя… Ты доволен? Ты это понимаешь? Пожалуйста, пойми. Я очень хотела вернуться к тебе раньше. Я очень хотела, чтобы ты меня нашел.
— Это безумие, — сказал я с искренним изумлением. — Я ничего не знал… Я тоже думал о тебе. И как я мог тебя найти?
Мы помолчали.
— Тебе не нужно было от меня защищаться, — сказал я.
— Я была бы рада, если бы ты меня нашел, — ответила она.
26
По всему было видно, что она оставалась собою. Оставалась той девушкой, чья загадочность была мне так дорога, чья неловкость умиляла меня, чья театральность делала меня лучше и интереснее, чье тело было сладостным и родным. Ее сущность для меня по-прежнему не подлежала критике. Несмотря на все ее недостатки.
Мои чувства были живы до сих пор, вернее, теперь они вернулись ко мне. Конечно, дыра в пятнадцать лет не могла исчезнуть в момент встречи, тем более встречи случайной.
И все-таки ничто не могло нарушить покой и счастье, которые я ощутил, хотя Сабина все еще плакала. Она плакала — но здесь и теперь, при мне. Я мог видеть ее и даже обнять, если бы захотел. Я был рядом с ней, я мог пожалеть ее, расстроенную моим отчуждением и недоверием. Я снова мог чувствовать. Мне было не совсем все равно, и я не совсем простил ее многолетнее молчание, но почти примирился с ним.
Что мне делать, как вести себя дальше? Какой конец будет у этой истории? Стояла мертвая тишина, и вдруг я понял, что дело шло не к окончанию истории, но к новому началу. И увидел, что только я могу это начало выстроить, я один. И не важно, что я буду делать.
Я сел рядом с Сабиной и обнял ее. Она тут же склонила голову на мое плечо, я вдыхал запах ее волос, ощущал под пальто ее хрупкие плечи. Мы сидели молча, я нежно касался губами ее волос.
27
