— Ты старший? — спросил он, теребя темляк сабли.
— Я.
— Из сотни Зловы-Витра?
— А ты угадай...
— Нечего мне угадывать, казаче, и без того вижу. Да и кому еще по шведским тылам носиться и от нас и королевских кирасир отстреливаться? Спросил потому, что хочу знать, вправду ли с Царским войском идет сам батько Голота?
— Вправду. Сотни казаченек слетелись под его руку, а новые тысячи поспешают со всей Украины. Так что не минует вас, псы-запроданцы[22], кара Божья и гнев народный. Падут они на ваши головы...
Бунчужный говорил громко и отчетливо, смело глядя то в лицо Цыбули, то в толпу молча стоявших за его спиной сердюков. Под этим взглядом те опускали головы, отводили в сторону глаза. Внимая словам пленника, перестали стонать раненые, сложенные в ряд на дороге. Цыбуля оторвал взгляд от сапог, настороженно скосил глаза на дюжину шведских кирасир, высившихся на конях рядом с ним, шагнул вплотную к бунчужному.
— Не знаю тебя, казаче, но душа подсказывает, что молвишь правду. Коли можешь, прости нам невольный грех и кровь другов своих. Не по своему разумению и воле свершили мы это черное дело, а по приказу полковника Тетери и под началом и надзором собак-иноземцев, — кивнул он на шведов.
— А свои голова и сердце у тебя есть? — с презрением спросил бунчужный. — Или продал все без остатка недругам Украины?
— Есть, казаче, есть, — с непонятной усмешкой ответил полусотник. — А потому, друже, отправлю я сейчас тебя с хлопцами не к полковнику Розену, а на один хутор, который недалече от нас. Там, у жены моего побратима, переждете эти смутные дни, а когда шведы схлынут на тот берег, снова вернетесь к своим.
Изумленный бунчужный провел рукой по шее, на которой горел багровый рубец от аркана, скользнул глазами по внимательно прислушивавшимся к их разговору кирасирам. Полусотник перехватил его взгляд.
— Не страшись. Они по-нашему разумеют так же, как моя кобыла — по-турецки. Господи, прости...
Резким движением Цыбуля вырвал мушкет из рук ближе всех стоявшего к нему сердюка, повернувшись, выстрелил в шведского офицера. Руки кирасир рванулись к оружию, но загремевшие казачьи выстрелы заставили их разделить участь своего командира.
— Куренной, — обратился полусотник к одному из сердюков, — укладывай раненых и убитых на коней. Всех мертвых казаков, наших и Зловы-Витра, отвезешь к батюшке Степану и схоронишь по православному обычаю. Но вначале постарайся сделать так, чтобы их увидели в шведском штабе, где ты оставишь их мертвяков. Полковнику Розену объяснишь, что его кирасиры, желая отличиться, сами без нас напали из засады на шестерку чужих казаков, норовя захватить их в полон. Однако оказалось, что это лишь головной разъезд, а основной отряд в семь-восемь десятков сабель следовал невдалеке от него. За свою глупость кирасиры заплатили жизнями, а заодно погибли и несколько моих хлопцев, когда мы примчались на звуки боя и хотели помочь союзникам... Покуда ты будешь заниматься похоронами и дипломатией, мы с бунчужным тем часом махнем на хутор.
Бунчужный тронул Цыбулю за локоть.
— Не гневись, друже, однако не по пути нам с тобой. С важной вестью скакали мы, а потому как можно скорее надобно быть у Батьки Голоты. Помоги добраться к нему.
Полусотник расправил роскошные усы, ковырнул носком сапога слой опавших листьев.
— Не дело молвишь, казаче. Весь берег до самого Шклова шведы стерегут как зеницу ока. Даже нас к реке не подпускают. Идти туда — верная гибель. Скачем быстрей на хутор, а по пути, может, что-нибудь и придумаем.
Полковник Розен не первый год воевал против русских и неплохо знал их язык, есаул Недоля владел им как родным, а потому шведский офицер и украинский казачий старшина прекрасно понимали друг друга без переводчика.
— Господин есаул, есть ли в вашем отряде казаки, видевшие когда-либо царя Петра и знающие его в лицо?
Недоля мог ожидать от Розена любого вопроса, кроме услышанного, но, тем не менее, ничем не выдал своего удивления.
— Думаю, что нет, пан полковник. Я и сам не видел царя, равно как и вашего короля.
Розен на мгновение задумался, потер чисто выбритый подбородок.
— Тогда другой вопрос. Трудно ли вашим сердюкам выдать себя за казаков царя Петра?
— Нисколько. Надобно лишь сменить кунтуши сердюков на жупаны полковых казаков.
— Прекрасно. В таком случае отберите мне сотню-полторы своих людей. Смелых, преданных нашему делу, готовых на все. Предупредите их сразу, что действовать придется бок о бок с русскими войсками под видом царских казаков. — Розен взглянул на бесстрастное лицо украинского старшины. — Вы знаете, господин есаул, что сегодня наши войска начали переправу через Днепр. Думаю, через трое суток они закончат ее полностью. К этому времени должен быть готов и ваш отряд.
Недоля слегка наклонил голову.
— Будет исполнено, пан полковник...
Выйдя из палатки Розена, есаул неторопливо двинулся к группе поджидавших его сердюков. Проходя мимо одной из Шведских телег, он услышал лязг цепей и слабый голос, окликнувший его.
— Друже Недоля...
Телега находилась среди штабного обоза генерала Левенгаупта, невдалеке от нее прохаживались шведские часовые с мушкетами на плечах. Но есаул Недоля был хорошо им известен и не вызывал никаких подозрений, поэтому ни один из солдат даже не насторожился, когда тот подошел к телеге.
На ее дне, скованный по рукам и ногам толстой цепью, лежал полуголый человек. Его тело представляло сплошную кровавую рану. На груди и ногах виднелись следы ожогов, плечи были вывернуты и распухли, на бесформенном от побоев иссиня-черном лице выделялись лишь горящие лихорадочным блеском глаза. Вид лежащего был насколько ужасен, что есаул невольно вздрогнул.
— Ты кликал? — спросил он, усилием воли заставляя себя остаться у телеги.
— Я, сотник.
— Откуда знаешь, кто я?
— А ты меня не узнаешь?
Недоля внимательно посмотрел на лежащего. Но лицо того было настолько обезображено, что он отрицательно покачал головой.
— Я не знаю тебя. И почему кличешь меня сотником, ежели я уже давно полковой есаул?
— Мне известно это. Но есаулом ты стал у гетмана Мазепы, а я помню тебя сотником у батьки Голоты.
— У батьки Голоты? — как эхо, повторил Недоля. — Кто же ты, добрый человек?
— Твой стародавний друг-товарищ куренной атаман Левада. Не позабыл такого?
— Левада? — лицо есаула побледнело, он отшатнулся от борта телеги. — Но как очутился ты здесь?
— Из-за нашей с тобой дружбы, сотник. Батько Голота снова на Украине и послал меня, дабы кликнуть тебя к себе.
Задрожавшей рукой есаул провел по лицу, его глаза не отрывались от лежавшего.
