«Это возмутительно! — воскликнул лорд Мельбурн, прочитав перечень требований. — Неслыханная наглость!» У него даже бумага выпала из рук. Вскоре, однако, он вынужден был согласиться с бароном Штокмаром, что уход этого человека на пенсию был единственным способом самым серьезным образом улучшить отношения герцогини Кентской с дочерью, которая, казалось, готова была пойти на любые уступки, лишь бы как-то избавиться от этого ненавистного человека и сделать все возможное, чтобы он покинул страну. Но поскольку Джон Конрой остался недоволен предложенным ему званием барона, то выразил желание получить более высокое звание ирландского пэра, как только для этого возникнут благоприятные условия. В особенности если лорд Мельбурн останется главным советником юной королевы, на что претендовал сам Конрой. Лорд Мельбурн уступил требованиям Конроя в надежде, что тот наконец-то покинет страну, но сэр Джон Конрой и не думал этого делать. Во всяком случае, до тех пор, пока королева не выполнит все свои обещания. Именно поэтому вся его семья оставалась в Кенсингтонском дворце, где он продолжал, по словам княгини Ливен, с не меньшим усердием оказывать негативное воздействие на герцогиню Кентскую. И все это, по остроумному наблюдению лорда Ливерпуля, которым он поделился с бароном Штокмаром, было результатом «беззаботного ведения дел лордом М.».
Через несколько месяцев, однако, положение сэра Джона Конроя в Англии стало заметно ухудшаться. Так, например, весьма влиятельная консервативная газета «Таймс» обвинила его в грубых нарушениях, которые он допустил в отношении финансовых дел герцогини Кентской, поручившей ему купить недвижимость в Уэльсе. Затем последовали упреки родственников герцогини со стороны Кобургов в том, что Конрой насильственно захватил гостиную, специально предназначенную для них, если они посетят Англию. Вскоре После этого в королевский дворец пришло письмо от Джеймса Аберкромби, занимавшего в то время высокий пост спикера палаты общин, в котором сообщалось, что присутствие сэра Джона Конроя при дворе герцогини Кентской было одной из главных, если не самой главной причиной ухудшения отношений между королевой и ее матерью. И если он наконец-то покинет Лондон, то окажет тем самым неоценимую услугу не только двору, но и всему общественному мнению.
В конце концов к разрешению этого конфликта был привлечен герцог Веллингтон, который давно уже славился своим умением разрешать самые деликатные вопросы. Кроме того, он был близко знаком с леди Флорой Гастингс и принимал в ее деле самое живое участие. Во всяком случае, герцогиня Кентская и маркиза Гастингс часто прибегали к услугам герцога и прислушивались к его мудрым советам.
После продолжительного и весьма болезненного разговора с герцогом Веллингтоном Джон Конрой в конце концов согласился покинуть страну, что доставило герцогу немалое удовлетворение. Позже он рассказывал Чарльзу Гревиллу, что приложил невероятные усилия, чтобы подтолкнуть Конроя к такому шагу. Он применил все средства современного убеждения: лесть, похвалы, уступки, унижение, а самое главное, как он выразился, — «очень много масла». Кроме того, он всячески убеждал Конроя в том, что его поступок войдет в историю и станет примером «честной и ответственной политики».
К сожалению, поездка сэра Джона Конроя в Италию никоим образом не улучшила отношений между королевой и ее матерью, которая заверила Конроя перед отъездом, что по-прежнему ценит его заслуги. В Букингемском дворце она вела себя так же отстранение и отчужденно, как и в Кенсингтоне. Более того, она не могла навещать свою дочь без специального разрешения и часто получала отказ на том основании, что ее величество слишком занята важными государственными делами, чтобы принимать в данный момент. А когда однажды герцогиня вошла без разрешения в комнату королевы, которая в это время беседовала с премьер-министром Мельбурном, Виктория приказала ей немедленно выйти вон. Герцогине ничего не оставалось сделать, как попросить прощения и спешно ретироваться.
Отношения между королевой и матерью в значительной мере осложнялись из-за постоянных жалоб герцогини на неудобства своего быта. Так, например, она считала, что выделенные ей и ее придворным апартаменты были слишком маленькими и неудобными, в особенности по сравнению с теми, которыми пользовалась королева. Особое раздражение герцогини вызывали слишком тесные, как ей казалось, взаимоотношения между Викторией и баронессой Лецен, ее «ангелом, дорогой Лецен... бесценным сокровищем из, всех, которыми она обладала сейчас и которыми будет обладать в будущем».
Однако самым значительным сокровищем юной королевы по-прежнему оставался несравненный лорд Мельбурн, без которого она и шагу ступить не могла. Он был ее главным утешителем и доверенным лицом в самых трудных делах. Именно он делал ее жизнь более иди менее сносной, в особенности на фоне конфликтных отношений с матерью. Поэтому когда в начале мая 1839 г. королева узнала от министра внутренних ел лорда Джона Рассела, что ее правительство потерпело поражение в дискуссии по колониальному вопросу в палате общин и что ее любимому премьер-министру, по всей видимости, придется подать в отставку, королева Виктория впала в отчаяние. Правда, такое развитие событий ей предсказывали задолго до парламентских дебатов, но она и мысли не допускала, что правительство Мельбурна может оказаться не у дел. «Я несчастная и совершенно беспомощная девушка, — отметила королева в своем дневнике, — которая всегда обращалась к нему за помощью и поддержкой, и вот сейчас сама мысль о том, что все мое счастье и се мои надежды поставлены на карту, так поразила меня, что я разрыдалась и долго не могла успокоиться».
Это событие доставило больше переживаний, чем даже неожиданная смерть леди Гастингс и происки ловкого придворного интригана Джона Конроя. «Состояние агонии, отчаяния и несчастья, в которое меня повергло поражение правительство Мельбурна, — писала королева, — просто невозможно передать. Это легче представить, чем найти подходящие слова выражения моего горя! Вся моя счастливая и спокойная жизнь в одночасье была разрушена до основания. Трудно смириться с тем, что мой дорогой и добрый лорд Мельбурн больше не будет моим премьер-министром... Я долго плакала и рыдала».
«Я действительно думала, что мое сердце разорвется от горя», — сообщила она лорду Мельбурну, который пришел к ней, чтобы самому объяснить сложившуюся ситуацию и хотя бы как-то успокоить королеву.
Она заплакала и попросила его по-прежнему оставаться верным другом и даже отцом во всех ее многотрудных делах. Мельбурн стоял у окна и напряженно молчал. Королева подошла к нему, взяла его за обе руки и еще больше разрыдалась. «Не бросайте меня», — взмолилась Виктория, прижимая его руки к себе. Лорд Мельбурн был тронут таким участием королевы и заверил, что ни при каких обстоятельствах не оставит ее на произвол судьбы. При этом он смотрел на нее с жалостью и отеческой заботой. После всего этого Виктория немного успокоилась и взяла себя в руки. «Вы должны собрать все свои силы, — продолжал лорд Мельбурн, — проявить твердость и действовать с предельной решительностью». А королева снова расплакалась и чувствовала себя «такой несчастной, какой только может быть обычное смертное существо».
А когда он ушел, она тут же написала ему письмо, в котором слезно умоляла вновь вернуться во дворец и провести с нею ужин. Однако лорд Мельбурн ответил, что не может явиться на ужин, так как процесс формирования нового правительства еще не завершился и у него много дел. Но он пообещал наведаться к ней позже вечером.
