Похороны были устроены в Гарлеме. Щедрые похороны. Бронзовый гроб. Катафалк «пирс-эрроу-опера» с удлиненной пассажирской кабиной и открытым сиденьем для шофера. Весь его верх был покрыт цветами. Черные ленты развевались со всех четырех углов. Машина была настолько отполирована, что Малыш мог видеть в ее задних дверцах отражение всей улицы. Все было черным, включая небо. Улица загибалась к пропасти горизонта. Несколько других автомобилей везли на кладбище скорбящих. В основном это были музыканты, друзья Колхауса, чернокожие господа в туго застегнутых темных костюмах, круглых воротничках и черных галстуках. Их женщины были в платьях, подметавших туфли, в широкополых шляпах, с маленькими мехами на плечах. Когда все расселись по машинам и шоферы взялись за рули, послышались фанфары и к процессии присоединился открытый омнибус с оркестром из пяти музыкантов в смокингах. Колхаус Уокер заплатил за похороны свадебными деньгами. Место для Сариной могилы он обеспечил благодаря своему членству в Благотворительной ассоциации негритянских музыкантов. Кладбище находилось в Бруклине. Оркестр играл погребальные мелодии и на тихих улицах Гарлема, и на всем движении через центр. Кортеж двигался медленно. Дети бежали рядом, а взрослые останавливались. Оркестр играл и на Бруклинском мосту высоко над Ист-ривер. Пассажиры трамваев вставали со своих мест, чтобы посмотреть на скорбный парад. Солнце сияло. Чайки вспархивали с воды. Они кружили между стальными тросами моста и усаживались на рельсы, когда проходил последний автомобиль.
27
Весна! Весна! Подобно безумному фокуснику, швыряющему шелка и цветные тряпки из сундука, земля являла на свет желтые и белые крокусы, лисий виноград и форзицию, лезвия ириса, розовый и белый цвет яблонь, тяжелую сирень и бледно-желтый нарцисс. Дедушка, стоя во дворе, бурно аплодировал чудесам природы. Порыв бриза сорвал с кленов настоящий ливень нежно-зеленых почечек-сперматозоидов. Они покрыли его редкие седые волосы. В восторге он тряс головой, ощущая на ней дарованный свыше венчик. Спазма радости, скачок, скачок, этакий танец, стариковская джига. Он поскользнулся, потерял равновесие и оказался в сидячей позиции. Именно таким манером он сломал себе таз и вступил в период окончательного уже заката. Однако та весна была настолько радостной, что, даже и мучаясь от боли, он улыбался. Повсюду били жизненные соки и птицы пели. На ферме Мэттиуан при тюрьме штата наш старый знакомый Гарри Кэй Фсоу ловко перепрыгнул через канаву, вскочил на подножку ожидавшего его локомобиля и испустил ликующий крик. Локомобиль тронулся. Фсоу бежал в Канаду и там путешествовал, оставляя за собой хвост разъяренных официанток и ошарашенных отельщиков. Он похитил и выпорол мальчика — следовательно, приступил уже к решению своей основной проблемы. В конце концов он пересек границу в обратном направлении. Его обнаружили в поезде возле Буффало, но он отдался не сразу. Он долго убегал, хихикая и пыхтя, от преследовавших его детективов. В вагоне-ресторане он хватал со столов тяжелые серебряные кофейники и на глазах изумленной публики бросал их в полицейских. Затем он вскарабкался между вагонами на крышу, и дальнейший его бег напоминал уже прыжки огромной обезьяны. Наконец он свалился на обзорную платформу в хвосте, простер руки к солнцу и так стоял, пока полиция его не схватила.
Фсоу не разгласил имя человека, устроившего ему побег. «Зовите меня просто Гудини», — сказал он. Предприимчивый репортер решил найти великого фокусника и испросить у него комментарий. Репортер был дока по части глупых и мелких новостишек, до которых тогда столь падки были газеты. Он нашел Гудини на кладбище в Квинсе, где тот озирал весеннее цветение, стоя на коленях возле могилы матери. Увидев его распухшее от слез, дико смешное от горя лицо, репортер слинял. Вокруг могилы буйно цвел кизил, а под деревьями лежали опавшие лепестки магнолий.
Гудини был в черном шерстяном костюме, рукав пиджака разорван по шву. Его мать умерла несколько месяцев назад, но каждое утро он просыпался с такой свежей болью, будто это случилось вчера. Он отменил концерты. Брился только тогда, когда вспоминал об этой процедуре, что случалось нечасто; с красными глазами, потерянный, в изжеванном и порванном костюме, он выглядел кем угодно, но только не энергичным фокусником с международной славой.
По еврейскому обычаю в знак совершенного визита на могиле оставляют камешки. Холмик миссис Цецилии Вайс был покрыт галькой и камешками настолько, что стало образовываться подобие пирамиды. Гудини думал о том, как она лежит в гробу под землей, и горько рыдал. Он хотел лежать рядом с ней, а ведь он помнил свою попытку сбежать из гроба и ужас, охвативший его, когда он понял, что это невозможно. У гроба тогда была трюковая крышка, но он не рассчитал веса земли. Он царапал тогда землю, а она сдавливала его своей монументальной тяжестью. Он закричал в непроницаемой тишине. Да, он знал, что такое лежать в земле, и все же он полагал теперь, что это единственное для него место. Что хорошего ждать от жизни без его любимой маленькой мамочки?
