Русь они пришли после принятия христианства. Но были и исконно русские имена, которые имели схожее с греческим звучание, например: Любава – Любовь. Но при этом Любава – та, которой любуются, а Любовь – та, которая олицетворяет любовь как чувство, или та, которую любят.
Но именем отца старались не называть никогда. Тогда уж точно одному из мужчин оставаться живых – либо старшему, либо младшему.
Не принято было имя ребенка умершего в этой семье другому после него рожденному давать – судьбу печальную мог повторить. Если вот только в тот же день родился – тогда хорошим знаком от богов было: судьба хорошая, великая, и ее обязательно прожить надо.
В поговорках забавных: «Без имени ребенок – чертенок», «Умилого дитяти много имен» – правда тайная и страшная сокрыта народом русским. Нельзя было ребеночку без имени, иначе будет его во сне или в темных углах нечисть караулить, за своего принимать. Но имя дать – путь к душе невинной открыть, всяким колдунам да ворожеям позволить заговоры творить да порчу наводить.
Разве могло малое дитя противостоять такой силе? Поэтому имя, данное ему при рождении, тщательно скрывали. Иногда, чтобы запутать, несколько имен давали: пусть, мол, злодеи все отстанут, не зная точного имени.
Рассказывают, что принято на Руси было поэтому имена менять. Рождался третьим в семье – в тот же день получал имя Третьяк. Быстро на ножки становился – имя Быстр стало. Волосики подрастали, и светлые пряди уже локонами сбивались – тут он и Свет. Внимательно наблюдали родители за тем, какие у них сын или дочка растут.
А. Корзухин «Петрушка идет!», 1888.
Если ребенок вдруг хворать начинал, то имя ему меняли, надеясь на то, что новое имя спасет его от болезней.
Когда малышу год исполнялся, обязательно проводили обряд первого пострижения волос – Пострижены – по благословению Коляды-Божича. Собирались все мамки-няньки, отцы-деды в полдень в светлой горнице, выводили ребенка. Мальчика сажали на овчинку (шубу овчиную вывернутую), а девочку – на подушечку. Желали всего хорошего, ласково разговаривали, песни пели веселые с пожеланиями доли хорошей, судьбы счастливой. Волосики, за первый год наросшие, прядь за прядью крест-накрест срезали и в мешочек складывали, хранили который до конца жизни как оберег особой силы – чистой, невинной. Тут же гадали на судьбу. Выберет малыш денежку – богатым будет, выберет конфетку – жизнь сладкая ждет. Радостью встречали любой выбор ребенка, потому что в чистых помыслах он сделан. После этого обряда имя меняли или добавляли к прежнему. Был Свет, становился Мил. А матушка на ушко потом Милосветом звала. Подрастал Милосвет, становился рыбаком удачливым – и тогда новое имя добавлялось, Щука например.
Бывало и такое, что в имени родители судьбу своего чада закладывали, вот и получалось: Мстислав — будет мстить всегда своим врагам, Богумил – будет богам милый, Любомир — будет любим миром и мир любить. Такие имена могли быть и женскими: Богумила, Любомира, Мстислава… Верили славяне в силу слова сказанного.
Взрослый человек мог сам свое имя менять: когда семью заводил, или когда в земли ехал незнакомые, далекие, или когда заболевал, или, наоборот, когда выздоравливал.
Настоящее имя человека могли знать только близкие, родные. А вот если имя Неждан, Неваш, Немец было, то тогда в далеких краях ни лихорадка какая, ни нечисть навья не могли узнать, кому именно они навредить хотят. Только тому, в чистоте помыслов которого был уверен русич, он мог свое настоящее имя назвать. Причем, наши предки говорили не так: «Я Добронрав!», а так: «Меня зовут Добронравом», отсылая всех недругов не к себе самому, а к людям другим.
В особом почете имена были те, что от богов пришли: Сварожич – сын Сварога, бога неба; Тарас — потомок бога Тарха (сын бога Перуна); Влесослав – славящий Велеса, бога мудрости и достатка; Ладослав – славящий богиню Ладу; Яромир, Яромудр, Ярослав – от бога Солнца – Ярилы в мир пришедшие. Но такие имена не всем годились, а лишь храбрым, честным, не для себя живущим князьям да героям настоящим. Имя находило человека, а не человек – имя. Зря ничего не происходило.
Дальше про люлечку сказ, откуда ребеночек жить начинал.
Русская люлька – колыбель счастья
О нал русский народ, где счастье растет. Потому с любовью люлечки для малышей, только что на белый свет появившихся, делал. Ведь в ней мир и уют, покой и продолжение рода человеческого выкачивали.
Дерево для люлечки брали не любое: березу сочную, ель мудрую или сосну могучую. Здоровья хотели ребеночку, вот и знали, с каким деревом разговаривать-договариваться, какое дерево в семью приводить. Никогда не брали осинку, считали, что дрожит она слишком, боится всего, для нечисти темной открыта.
Шел на рассвете глава семьи и внимательно смотрел, какое дерево ему ветками помашет, макушкой кивнет, росинкой брызнет. Знали русичи тайны особые, природой-матушкой дарованные. Все сучки и задоринки в лесу счищали, домой несли чистую чурочку. Люльку саму всегда с добром в сердце делали, с улыбкой на устах. Глава семьи люльку мастерил, а женщины песни радостные пели рядом, праздничный стол собирая.
А. Корзухин «Возвращение из города», 1870.
В изголовье люльки солнышко острым ножом или топором вырезали, напротив – месяц и звездочки. А между ними цветы росли диковинные и птицы пели красивые. По правую сторону сухой бычий пузырик или куриный желудочек с зернышками внутри лентами привязывали, чтобы можно было звуком малыша плачущего привлечь, а с левой – ложечки маленькие расписные кленовые и тряпочки яркие косичкой. Дно люльки мягкой соломкой устилали или из лебяжьего пуха перинку делали. Сверху люльку пологом покрывали, вышивками обережными украшенным и кружевами нежными по краям обшитым. Полог от сглаза людского малыша защищал. А если маменька люльку летом на березку вешала, то от ветра лихого, солнца яркого слишком или мушек-букашек защищал. В красоте рос малыш, берегли его.
В избе люльку повыше поднимали, между полом и потолком качали. Там и тепла от печки больше было, и спокойнее маменьке было: не достанет никакая сила темная, что под полом водится. И опять же к потолку, к небу, к богам поближе, помощи божьей ждать можно. К люльке ремешок специальный привязывали, качать он люльку ладно помогал ногой, пока маменька или нянюшка вышивала руками или ткала. В нянюшки – пестуньи – девочку старшенькую брали – или сестрицу, или из соседей
