class="p1">Один из младших воспитателей Павла однажды сделал в дневнике такую запись: «Читал Его Высочеству историю ордена Мальтийских кавалеров. Изволили потом забавляться… представляя себя кавалерами Мальтийскими…»
Наследнику было тогда 11 лет и, играя «в рыцарей», он даже прилаживал себе на грудь сделанный из цветной бумаги Мальтийский Крест. А книга, о которой шла речь, – это «История ордена Святого Иоанна Иерусалимского», сочинение аббата Верто (1724).
С течением времени детское увлечение Павла не прошло, как это часто бывает, а только усилилось. Он окружал себя атрибутами Мальтийского ордена и даже приказал построить в парке Гатчинского дворца некое подобие храма – круглую беседку, названную им Темпль.
И можно только представить себе, как бесил его Мальтийский Крест, подаренный Екатериной не ему, мечтавшему о нем с детства, а Дерибасу.
Но обстоятельства сложились так, что в дни, когда готовилось его убийство, все давние обиды уже померкли. Теперь он, как никогда, был близок к осуществлению своей детской мечты – его самого уже посвятили в рыцари и со дня на день он должен был стать покровителем Мальтийского ордена.
Это знаковое событие произошло 29 ноября 1797 года, когда в Петербург прибыл посол Мальтийского ордена граф Джулиано де Литта.
Парадный экипаж посла торжественно проследовал по улицам столицы во дворец, где в тронном зале на золоченом троне Екатерины восседал император Павел I с древней российской короной на голове.
Граф де Литта вошел в зал в сопровождении трех кавалеров ордена, несущих на парчовых подушках рыцарскую кольчугу, десницу Святого Иоанна и… Большой Мальтийский Крест. Сделав три глубоких поклона, граф произнес речь и передал императору просьбу стать покровителем Ордена.
Павел поблагодарил за оказанную ему честь и… взяв дрожащими руками цепь с Мальтийским Крестом, накинул ее на шею…
Вот оно! Свершилось!
Теперь и на его груди будет вечно сиять Мальтийский Крест.
А в ноябре 1798-го, после того, как Наполеон высадился на Мальте, изгнанный с острова Мальтийский орден нашел прибежище в России, и Павел I был провозглашен Великим Магистром.
Теперь он часто встречался со своим «братом» – Рыцарем Справедливости Дерибасом. Теперь он видел в Дерибасе уже не юношу, отнявшего у него когда-то материнскую любовь, а благородного рыцаря, овеянного славой боев с неверными. Он часами мог слушать рассказы Дерибаса об осаде вражеских крепостей, о блистательных победах и фатальных поражениях, о жизни и смерти. Он осыпал своего новоявленного друга милостями и в конце концов пожаловал ему звание адмирала.
А как же заговор, как же подготовка к убийству?
Подготовка к убийству продвигалась медленно или, можно сказать, совсем не продвигалась. И, самое удивительное, что именно Дерибас делал все возможное, чтобы запущенная им адская машина застопорилась.
А впрочем, что же здесь удивительного?
Ведь Дерибас был Рыцарем Справедливости, одним из главных обетов которого, кроме «безбрачия» и «бедности», был обет «послушания и подчинения».
Мог ли Дерибас нарушить этот обет?
Мог ли поднять руку на Великого Магистра?
Нет, и еще раз нет!
Больше – никаких заговоров!
Но это никак не устраивало его друзей-заговорщиков. Дело осложнялось тем, что в заговоре был замешен английский посол сэр Уайтворт – в Лондоне знали о готовящемся убийстве, были рады ему и снабжали заговорщиков золотом.
Дерибас стал мешать им, и судьба его была решена.
30 ноября 1800 года он внезапно… заболел.
Вроде ничего серьезного, так, легкое недомогание…
Но через два дня этот вчера еще полный жизни человек скончался.
Сомнений нет – Дерибаса отравили.
Присланный графом Паленом лекарь потчевал «больного» всякими микстурами, а сам граф двое суток не отходил от постели «друга».
Смертельная игра, затеянная Дерибасом, закончилась для него самого смертью.
Одесса становится Одессой
Дерибаса не стало. Одесса осиротела.
И кто знает, как сложилась бы судьба нашего города и наша собственная судьба, если бы 9 марта 1803 года в Одессу не прибыл… градоначальник.
Но давайте уж все по порядку…
Дерибаса не стало. И теперь ничто не мешало заговорщикам осуществить то чудовищное, что было задумано оскорбленным Рыцарем Справедливости и им же приостановлено.
Около трех месяцев ушло на подготовку, и в темную ночь, с 11 на 12 марта 1801 года российский император Павел I был убит.
Эту весть его сыну – наследнику Александру принес под утро граф Панин.
В этот ранний час 23-летний наследник не спал, сидел в одиночестве в своем кабинете и… плакал. Панин, как видно, не ожидал увидеть такую картину и даже позволил себе повысить голос.
«Извольте править!» — выкрикнул он фальцетом.
Александр вытер слезы и стал «править». И правил, надо сказать, совсем неплохо.
Воспитанный своей великой бабкой Екатериной, он возобновил многие ее начинания.
И какое удивительное везение: в Одессу был назначен «градоначальник» – французский эмигрант, граф де Ришелье.
Что так? Неужели перевелись уже все сановники, алчущие высоких назначений?
Нет, конечно, «сановники» никогда и нигде «не переводятся».
Но Одесса… две тысячи километров от Петербурга, глухомань, ни балов, ни «маскератов», да и жалованье не ахти…
Желающих не было…
А Ришелье? Ну, это сегодня он выглядит таким «хрестоматийным».
Еще бы! Премьер-министр Франции!
А тогда, в 1803-м?
Безвестный эмигрант, камергер погибшего на эшафоте Людовика XVI…
Да, конечно, аристократ, потомок легендарного кардинала де Ришелье, владелец родового поместья…
Но все это там – во Франции.
А здесь, в России? Ни родственников, ни друзей, ни крыши над головой – гол как сокол. Хорошо еще, что молодой император Александр I, товарищ по службе в Кирасирском лейб-гвардии полку, предложил ему пост градоначальника.
И Ришелье поехал в Одессу.
Нет, конечно, не так, как ездил когда-то Дерибас – в удобном возке матушки Екатерины, на собственных лошадях, со слугами и адъютантами. У Ришелье в те дни не было ни собственных лошадей, ни слуг, ни адъютантов. Он поехал один, с потрепанным чемоданчиком, на почтовых.
Итак, 9 марта 1803 года после долгого изнурительного пути первый градоначальник нашего города – Арман Эммануэль де Виньеро дю Плесси, граф де Шиньон, герцог де Ришелье – прибыл в Одессу.
Непокорная каштановая шевелюра, черные, немного печальные глаза, благородный овал лица, нос с горбинкой, своенравный изгиб губ – он был красив, этот высокий тридцатисемилетний француз, в удивительно чистом русском языке которого так неожиданно звучало грассирующее «эр-р».
В тот мартовский день, когда почтовая карета привезла Ришелье в Одессу и остановилась на покрытом грязью пустыре, считавшемся центральной площадью города, картина, представшая перед ним, поразила герцога: круто сбегающий к морю обрыв, несколько сот жалких строений и сооруженная наспех «от монарших щедрот» церквушка Николая Мирликийского…
А
