бы разом на десяток миров. Там, где проходили они, реки вскипали зловонной жижей, умирали деревья и травы, а всякая жизнь исчезала под их копытами или стопами. Мудрейшие не сумели бы сосчитать их числа, сильнейшие не ведали, как одолеть нечисть с севера.
В мире жило множество богов, но не нашлось бы среди них равных доблестью владыке ветров Эталлу, стойкостью – деве плодородия Ирите, храбростью – Охотнику Лливу. Собрались они втроём перед горами севера, и плакала Ирита над мёртвыми землями и телами своих созданий. Тогда призвали боги верных им со всех уголков света и решили выступать против орд тварей Мерга. Бились они с мужеством, коего не видел мир прежде да не узрит вовеки, три страшных столетия, и не было в те годы ни солнца, ни луны, ни звёзд. Однажды смогли боги и их войско отбросить врага прочь, но победить не сумели, – спустя время Мерг вернулся с новыми силами, а герои не успели тогда восстановить своих с достатком.
Великая скорбь наступила среди богов и их созданий: не ведали они страха, но не находили и возможности спастись. Последняя битва предрекала им гибель, а могилой должны были стать отравленные Мергом земли. Но они оставались стойкими, готовыми к сражению, и каждый поклялся, что не прорваться врагу за стену на границе, покуда жив хоть один её защитник. В ночь, за коей должна была свершиться битва, разверзлись пред ними северные горы, встал перед Иритой, Эталлом и Лливом незнакомец…
– Серебром сиял лик под светом лунным и застыли звёзды в прозрачном взоре. Молвил, что спешил он к отцу в час тёмный, указал на Ллива копьём чудесным, – нараспев проговорил Ульд строки древней легенды, подмигнул удивлённому Ферру, а после жестом просил продолжать.
Сын, рождённый в кошмарах Мерга от связи порождения тьмы с богом-охотником, пришёл с подмогой для уставших воинов. За его спиной стояли чудовищные твари: всадники без ног, вросшие в спины своих лошадей, и каждый сжимал в длинных руках копьё, исчерченное неведомыми рунами. Копьё же их вожака сияло солнцем, а охранные знаки на нём переливались пламенем, и чёрное древко невозможно было переломить даже колдовством. Он назвался богом войны и предрёк добрый исход битвы, но также предсказал гибель Ллива и желал её предотвратить.
Охотник поверил сыну, но отказался не вступать в сражение и был смертельно ранен, а потому перед кончиной благословил воина Мерга, поддержавшего их, и даровал ему свою силу. В тот день тварей отбросили, но новые орды предрёк бог войны и предложил решение, которое пришлось по душе его союзникам.
– Разделить миры… – прошептала Эйдре и оглянулась на горы, словно опасалась увидеть за спиной чудищ из легенды.
Ирита, Эталл и Двуликий собрались у границы мёртвой земли, поднялись на огромную стену, прежде служившую защитой от Мерга, да нарекли её Великим Разделом. Бог ветров создал верхний мир, затрубил в рог, и все, кто был верен ему, назвались Сэйд, ушли с ним и забрали туда чары да колдовство. Дева плодородия спрятала свой золотой меч в ножны, дабы не покинул он их до скончания трёх миров, ступила назад, к зелёным холмам, и те, кто откликнулся на её зов перед битвой, отправились с ней и приняли имя Ирд. Двуликий же молвил, что уходит на Межу пред Мергом, и там его Дикая Охота станет мешать тварям нижнего мира пробираться через границу. И были люди, желавшие отправиться с ним и сражаться под его знамёнами. Воин-Охотник молвил, что самые умелые из его ловчих не смогут отыскать всех порождений тьмы, даровал тем, кто не покинул его, магию своей родины, нарёк их Мерг и наказал странствовать среди живых да защищать их до конца времён. А после ступил вперёд на мёртвые земли и исчез. Но ежели кружит над Великим Разделом алый сокол, – то Двуликий наблюдает за порядком да смотрит, чтобы его воля исполнялась в обоих мирах.
Ферр умолк, покосился на птицу, которая будто бы тоже слушала легенду с большим вниманием, а после перевёл взгляд на друзей. Эйдре сидела задумчивая и притихшая, а Ульд улыбнулся, бережно коснулся ладони девы, сказал:
– Прости за резкость. Двуликий – мой бог, и я не стерпел обвинения его в связи с нашим врагом. Алый сокол смущает и меня, но он не несёт зла, поверь. А ежели за нами и впрямь следят, я даже рад, что на нас обратил внимание и хозяин вечного пира.
– Я бы тоже не сдержалась, скажи ты грубость об Эталле, – заверила чародейка. – Странно, что у нас не знают этой легенды, таких вещей не стоит забывать. Раз мир когда-то был един, как не поверить в то, что границы могут исчезнуть вновь?
– Наверное, опасность для вас не столь явная, – предположил мерг. – Нижний мир несёт разрушение и гибель всему живому, а зачем было Эталлу создавать Сэйд, мне непонятно до сих пор.
– Из-за наваждения. – Эйдре печально улыбнулась. – Туман, рождающий грёзы да кошмары, о котором говорил Ферр в начале – причина создания верхнего мира. Он даёт нам силу, но обретает власть над любой мыслью и любым страхом, осуществляет их, и иногда это несёт не меньше бед, чем самые жуткие из мертвых тварей среди твоих врагов. Грухи – одно из них. Воплощение коварства, каким представляется оно людям. А хуже, что для многих он не только страшный противник, но и желанный союзник. Чьи-то кошмары временами становятся грёзами для другого.
– Стоит идти обратно, – поторопил Ферр. – Нужно ещё сыскать сносную таверну, а Эйдре наверняка возжелает сразу же осмотреть весь Фелб, и мы с тобой не сумеем ей помешать, Йорги.
Они рассмеялись, собрались в путь. Перед уходом мерг обернулся и, сам не понимая зачем, сказал птице:
– Мы придём на вершину Духов к Сайму. Не знаю, к чему тебе это, но мне скрывать нечего.
Сокол щёлкнул клювом, взмыл в воздух и через мгновение уже пропал из виду.
– Словно бы хотел узнать наши планы? – удивлённо предположил Ферр обратной дорогой.
Колдун дёрнул плечом и невольно оглянулся назад, на древнюю стену, но там уже никого не было.
Фелб встретил путников шумом да кутерьмой. Сновали повсюду люди, криком и скрежетом полнились улицы, узкие переулки, широкие площади. Однако город был красив, и Эйдре с восторгом озиралась по сторонам, с трудом проталкиваясь сквозь толпу за спутниками. Она привыкла ориентироваться на слух, но здесь он подводил, звуки сбивались в общий гул, путали, кружили, оглушали. В какой-то миг чародейка поняла, что вовсе не видит спин Ульда и Ферра, не слышит недовольного сопения Игви. Её несло в потоке людей куда-то, а друзья вот только что были здесь,
