соседи его отбили. Повторения не хотелось.
Но, добрый доктор Айболит, он под деревом сидит. Мих достал из мешка лекарскую косынку и, размахивая ею как флагом, стал пробираться сквозь густое человеческое варево: переступал через вытянутые ноги, огибал выставленные задницы, отлипал от пышных грудей. Люди расступались. Кто быстро, кто нехотя.
Цель Мих опознал издалека. По толпе любопытных, окруживших лежащую на земле стонущую женщину. Кто просто жадно глазел, кто давал советы, кому лень было посторониться. Развлечение себе нашли, козлы.
Мих растолкал любопытных. Подошел к рожонке, сказал строго: «Я — лекарь. Кто с тобой здесь? Муж? Пусть разгонит толпу. Не на что тут пялиться. Не бродячий цирк. Ма? Горячей воды, тетя. Вон у того костра попросите, там уже закипела. Как тебя зовут? Лин? И как тебя, Лин, угораздило отправиться в путь на сносях? Возвращались домой в город? Не успели? Расслабься, Лин. Роды первые? Схватки частые? Сейчас посмотрим, что у нас здесь. Я хороший лекарь. И знаю, что делаю».
Врал Мих. Врал Петербургский Айболит без зазрения совести. Мало чем мог он тут помочь. Но одно знал точно: лекарю должны верить. Безоговорочно и беспредельно. Иначе грош тебе цена.
Мих погладил горячий, раздутый живот. Попросил полить на руки воды, произвел внутренний осмотр. Похоже было, что шейка матки полностью раскрылась. Рука оказалась в крови. Это нормально или что-то пошло не так?
— Вот что, Лин. Осталось совсем чуть-чуть. Теперь все зависит от тебя. От того, как правильно ты будешь тужиться. Делай это только по моей команде. Вот пошла хорошая схватка. Давай, милая.
— Молодец, Лин. Сожми мою руку. Или руку Ма. Так будет легче.
— Еще раз. Я знаю, что ты устала. Но надо. Надо.
— Последний раз.
— Самый последний.
— Самый-самый последний.
Все!
Младенец оказался девочкой. Здоровой и вполне себе жизнеспособной. Мих шлепнул ее по попке. Девочка запищала котенком, сморщив красное личико.
Мих передал ребенка на руки всхлипывающей Ма. Велел обмыть и запеленать. Повернулся к Лин. И вот тут зашлось сердце.
На серой простыне под рожонкой стремительно расплывалось красное пятно.
Послеродовое кровотечение. Черт. Ему не по силам такое кровотечение остановить. В Питере, приехав по такому вызову, Мих бы уже вез Лин в больницу, прилаживая по дороге капельницу с физиологическим раствором. А в больнице готовили бы операционную.
Что он, мать вашу, мог сделать здесь, имея под рукой клещи для дерганья зубов и банку с собачьим жиром. Можно заварить траву зинь, способствующую свертываемости крови. Но здесь она поможет, как мертвому припарки.
Всходило красное, распухшее, как после попойки, солнце, совершенно равнодушное к людским бедам. Простыня совсем намокла. Кровь стекала на пожухлую траву.
У девушки Лин, прожившей на свете не больше восемнадцати лет, посерело лицо, запали глаза, выступили на лбу капли пота.
Она пыталась что-то сказать, но лишь невнятно шептала побелевшими губами.
— Что же это такое? — испуганно спрашивала Ма, прижимая к себе новорожденную. — Все будет хорошо?
Мих отрицательно покачал головой: «Лин умирает. Истекает кровью. Я ничего не могу сделать. Посидите с ней. Вы и этот мальчик, муж. Проводите. Я подержу ребенка».
Ма закусила ладонь. Завыла тихо, сквозь зубы. Мих едва успел подхватить сверток с девочкой. Муж Лин, совсем еще молодой, растерянный, толком не понимающий, что происходит, опустился рядом с ней на землю, стал гладить по волосам.
Мих пощупал слабый, частый пульс. Сколько еще молодое, сильное тело будет бороться за жизнь? В человеческом организме пять литров крови. Немного времени требуется, чтобы всю ее потерять.
Смерть явилась на поляну собирать законную жатву. Дышала холодом в затылок. Торопила, звала. Собиралась совершить таинство ухода.
— Здравствуй, лекарь Мих, — раздался рядом знакомый голос.
Мих поднял голову. Сквозь толпу к нему протискивалась девушка Ивка. Данница.
— Рожонка умирает, — устало сказал он, вытирая окровавленные руки о ветошь. И добавил зло: — У них нет денег заплатить за чеканки. И у меня нет.
Ма и муж Лин, поглощенные своей бедой, даже не обернулись. Чеканки были из другой, богатой и сытой жизни. С замками, выездами, перчатками на руках и поросенком на вертеле. А в их мире жили и умирали без них.
Данница, хмуря белесые брови, взглянула на красную траву, вдохнула тяжелый запах крови. Постояла мгновение, покачиваясь на носках, и решительным жестом достала из-под фартука обгоревший кошель. Тонкие пальцы споро развязали черный шнурок.
Чеканка блеснула на солнце. Ивка оттолкнула ничего не понимающих близких Лин и прижала серебряный металл к неподвижной руке девушки.
— Чеканка, — раздалось вокруг. — Чеканка. Данница. Данница. Чеканка.
У Лин не осталось сил кричать, когда чеканка стала растворяться в умирающей плоти. Утренний ветер быстро разогнал розовый дым.
Кровотечение прекратилось через пять минут. Лицо у рожонки порозовело, заблестели глаза. Она попросила воды. Долго не могла оторваться от котелка, пила взахлеб, капли сбегали по подбородку, капали на грудь.
Ма кинулась было целовать Ивке руки. Стала предлагать все деньги, что у них были. Ивка хмуро отмахнулась. У Миха создалось впечатление, что Данница сама не рада опрометчивому поступку.
Лекарь скомкал окровавленную простыню, постелил свежую.
Закряхтел младенец, требуя кормежки. Лин расстегнула помятую рубашку.
Ивка села на землю, вытряхнула из башмака мелкий камушек.
— Спасибо тебе, — сказал Мих, — не ожидал.
Девушка только губы поджала.
— Данница спасла рожонку. Не оставила сиротой ребенка, — раздался рядом низкий хрипловатый голос. — Шапку по кругу!
К Миху и Ивке подошел молодой смуглый человек в полосатой рубахе, стянул с головы соломенную шляпу, кинул в нее два серебряных таллена, поднял над головой.
— Шапку по кругу!
Звенели, падая, медные монеты. Четвертаки, полушки, полуталлены и таллены. Их бросали в шляпу крестьяне из ближних деревень и Данники из дальних краев. Женщины в потертых платьях с простых повозок и расфранченные молодые люди из окон карет. Улыбающиеся дети и морщинистые печальные старики.
— Шапку по кругу.
Соломенная шляпа вернулась наполненная до краев медью и серебром. Человек в полосатой рубахе передал ее Ивке, представился:
