они прикрывают?
Ага, на том конце полосы, как бы «за» территорией аэродрома видна ровненькая шеренга странных древонасаждений, а ещё дальше — пара длинных зданий из местного известняка. Нет, я, конечно, видел, как с воздуха выглядят всяческие сады и лесополосы. Но в том и дело, что полосы! То есть хоть и высажены деревья с углами под девяносто градусов, но они, как правило, сильно вытянуты. А тут — полдюжины широких, почти квадратных прямоугольников, и ещё четыре — поменьше. Ну не верится что-то в фашистскую геометрию!
Щёлкаю тумблером аэрофотоаппарата. Съёмка пошла! Вильнув с небольшим набором высоты, чтобы сбить прицел зенитчикам из «Кондора» и за несколько секунд оказываюсь прямо перед «квадратами». Тут же сбавляю газ, резко снижаюсь. На высоте около тысячи метров слегка доворачиваю «Грумман» влево и перехожу в пологое пикирование на цель. Короткая прицельная очередь моего «крупняка», вторая… Есть такая партия! Партия крупногабаритных флюгцейгов[2] от Лютваффы! Маскировка, изображающая кроны зимних деревьев противостоять пулями «двенадцать и семь» не способна физически, а прикрываемая ей фашистская летадла расположена строго по центру прямоугольника. Немцы, одно слово… Значит, на аэродроме сейчас — шесть больших самолётов. Марку горящего разобрать не получается, пускай дома тот молчаливый камерад плёнку расшифровывает: съёмка-то продолжается! Видимо, тяжёлые бомбардировщики и / или транспортные машины…
А немчики обиделись! Вижу, как близко около нас возникают облачка разрывов зенитных снарядов. Умеют работать, собаки сутулые! Гебюгте хунде, иху мать фашистскую!
Извернувшись до неприличия, увожу «Дельфина» в высоту, одновременно стараясь покинуть пристрелянную гансами зону. Хорошо всё-таки, что ракет «земля-воздух» учёные пока не придумали. Только в Красной Армии есть эрэсы класса «воздух-земля», но они пока секретные-пресекретные[3].
«Грумман» заколотился, сквозь закрывающий уши лётный шлем услыхал нервные очереди установленного на вертлюге при кабине бортстрелка второго «Браунинга-М1». Наш Энрике телосложением напоминает гнома — не того крохотулю, какие фигурируют в западноевропейских народных сказках, а фэнтэзийного, из американских киноблокбастеров, вроде «Братвы и кольца» и «Хобота»[4]. Разве что волосы стрижёт коротко и мордуленция растительностью не заросла. То есть при общей невысокорослости организма мужик коренастый и сильный: пулемётом ворочает, будто тот деревянный. И это очень хорошо: повертев головой, наблюдаю пару вражеских истребителей, а на километр дальше видны ещё две точки. Не иначе, гансы сидели в кабинах под теми квадратами маскировки, что выглядели поменьше и сейчас горят желанием отомстить красным, то есть нам с Росасом Кастельяно. Ну-ну, как кажуть на Кубани, сліпий казав: побачимо… Фронт не так, чтобы далеко, а лент у Энрике в кабине — с запасом и перезаряжаться на лету камарадо сарженто научился прекрасно. Авось уйдём…
Бросая ввысь свой аппарат послушный,
Или творя невиданный полет,
Мы сознаем, как крепнет флот воздушный,
Наш первый в мире пролетарский флот!
Не ушли. То есть не то, чтобы совсем не ушли: клятый дойч всё-таки сумел приблизиться на расстояние, позволяющее дать прицельную очередь и попортил нам верхнюю плоскость крыла. Больше ничего не попортит: я вроде бы упоминал, что бортстрелок мой — фанатик пулемётов? Ну вот Кастельяно со всей пролетарской обстоятельностью того ганса и достал длинной очередью. Как «Браунинг» клина не поймал от перегрева — лично я не понимаю, но факт, как говориться, налицо. А вот остальные трое немчиков, как выяснилось, вовсе не герои воздуха: осознав, что их ведущий и, вероятно, командир, сбит и парашют спускает его на республиканскую территорию, «кондоры» почли за благо погоню за кусючим красным самолётом прекратить и, развернувшись, рванули обратно. Приземлимся — стану поить Энрике до изумления… А вот будь у меня «под седлом» истребитель стандартной конструкции без задней кабины стрелка — всё могло бы быть гораздо хуже, а возможно — и смертельнее…
[1] «Авиамарш» («Марш авиаторов»). Слова Павла Давыдовича Германа. В 1930-е-1950-е годы в тексте фигурировал именно Сталин. Со времён хрущёвской антисталинской кампании имя «Сталин» изменили на «разум», но автор знал ветеранов Великой Отечественной, певших «Авиамарш» в прежней редакции. Возможно, немногочисленные ныне живущие ветераны и дети-внуки «сталинских соколов» и посейчас так поют, не проверял.
[2] Flugzeug — самолёт (нем.)
[3] Первое боевое применение реактивных снарядов РС-82 с истребителей состоялось в ходе боёв против японских агрессоров в районе реки Халхин-Гол (Монголия) в 1939 году.
[4] Фильмы по произведениям Э. Р. Толкиена «Братство кольца» и «Хоббит» в смешном переводе Д. Ю. Пучкова (псевдоним «Гоблин»).
Глава 17
XVII
Испания, аэродром Алькала де Энарес, Испанское небо,
8 февраля 1937 г.
«Жопа в масле,… гм… нос… в тавоте — но зато — в Воздушном флоте!» — это точно про наш экипаж. Промаслились все — и механик, и оружейник, и бортстрелок и аз, многогрешный. Три дня не летали, меняли мотор. Сперва меняли его у местных интендантов на граппу (десять литров), деньги (триста пятьдесят песет и то после торга, сделавшему бы честь торговцам восточного базара) и магнето (где именно Жозебо Ксалбадорес его добыл — тайна, покрытая мраком, сам кабо не признаётся). Но — достали, причём «родной» груммановский Wright R-1820-F Cyclone, судя по сточенным напильником заводским номерам — где-то стибренный американскими авиаинтендантами и перепроданными интендантам испанским[1]. Как говорил один мой знакомый старшина эскадрильи — ещё в той, будущей жизни, — «Прапорщик — это не звание. Прапорщик — это диагноз. Неизлечимый». Потом героическими усилиями запихивали полутонный девятицилиндровик во взятый под честное слово не поломать легковой «Остин-'двадцатку»«[2] и везли на Алькала де Энарес. Ну и ставили его на положенное место всем коллективом, поскольку за неимением подъёмного крана или лебёдки пришлось мастерить из каких-то брёвен станок, принайтовывать двигун стальным тросом и подтягивать его, подцепив к грузовику-авиастартёру… Есть такое слово: 'задолбались». Это про нас.
А куда деваться?
С того самого январского вылета, когда Энрике сбил «Хейнкель», наш самолёт в комплекте с экипажем временно прикомандирован в распоряжение камарадо Франца Кальта. Человек он серьёзный и немногословный. О его прошлом известно лишь, что службу он начал ещё в Австро-Венгерской империи, повоевал на Балканах в восьмом[3] и четырнадцатом-шестнадцатом годах, в семнадцатом угодил в плен на Изонцо и с тех самых пор питает ко всем итальянцам личную неприязнь. Сам
