комплекс западнославянских древностей ІХ-ХІ веков. Южнобалтийская керамика известна в большом количестве вплоть до Средней Швеции, а в X в. она преобладала в Бирке (по мнению Й. Херрмана, «возможно, именно славянские гончары в Бирке и других местах Швеции изготовляли гончарную посуду, по своим качествам превосходившую местную скандинавскую и соответствующую традициям славянского гончарства». В 2009 г. В. В. Мурашева констатировала, что «керамические коллекции шведской Бирки (ІХ-Х вв.) и Сигтуны (конец X — начало XI в.) обнаруживают существенные западнославянские влияния». Вместе с тем она отметила, что в Дании славянская керамика «с конца X в. распространяется повсеместно»). Разнообразие могильных обрядов Бирки привело Херрмана к выводу, что здесь оседали фризы, финны и «славяне с низовьев Одера»[339] (по свидетельству хрониста XI в. Адама Бременского, в Бирку «имеют обыкновение регулярно съезжаться по различным торговым надобностям все суда данов или норманнов, а также славян и сембов; бывают там и другие народы Скифии»[340]).
В 1980 г. шведский археолог А.-С. Грэслунд отмечала, что погребальные камеры Бирки «не имеют местных прототипов, и появление их, очевидно, связано» с ее интернациональным характером «и особенно с купеческим слоем»[341]. Сегодня шведские исследователи Х. Гларке и Б. Амбросиани считают Бирку исключением, появившимся в VIII в. и исчезнувшем в конце X, и констатируют, что в ее захоронениях в обилии найдено оружие, украшения и предметы импорта, что их долгое время выдавали за захоронения шведских викингов, но в действительности в них были погребены иноземные купцы. Д. Харрисон видит в Бирке «эксперимент, которому не суждена была долгая жизнь. Город возник где-то в конце VIII в. и просуществовал около 200 лет…. Пока не удалось выяснить, почему город стал стагнировать и постепенно исчез. Предполагается, что торговые пути пошли другим маршрутом, и число торговых гостей в Бирке стало падать» (шведские ученые X. Пиренн, С. Болин, А. Шюк, Х. Арбман видели в скандинавских городах чужеродное явление)[342]. Время существования Бирки абсолютно точно совпадает со временем интенсивного движения части населения Южной Балтики в Восточную Европу, и своим возникновением она обязана, вероятнее всего, фризским и южно-балтийским купцам (города в Швеции, подчеркивают ведущие шведские медиевисты X. Андерссон, Т. Линдквист, М. Шёберг, отсутствовали до конца XIII в., и их появление способствовали именно славяне Южной Балтики[343]). На о. Эланде, отмечает Херрман, «нередко были поселения славянских военных дружин», а шведский археолог М. Стенбергер, опираясь на археологический материал, утверждал в 1973 г., что во второй половине X в. данный остров был занят южнобалтийскими славянами, «о чем сообщают Саксон Грамматик и датская „Сага о Кнютлингах“»[344]. Южнобалтийские славяне, говорит А. Ф. Гильфердинг, в X в. имели постоянные крепости для убежища на берегу Скони, южной оконечности Швеции[345]. Подобное возможно только при поддержке местного населения, несомненно, тех же славян.
Согласно «Гута-саге», в VIII в. южнобалтийские славяне переселились на о. Готланд и основали там г. Висби. В следующем столетии начались усобицы, как полагает С. В. Арсеньев, между коренным населением и потомками славян, в результате чего часть последних покинула остров, ибо, подчеркивает он, победила именно та сторона, которой помогали шведы из Скандинавии. Переселенцы вначале направились на о. Даго (А. Г. Кузьмин из прибалтийских Русий особо выделяет западную часть нынешней Эстонии — провинцию Роталию-Вик (Рутения и Русия) с островами Сааремаа (Эзель) и Даго), а затем по Западной Двине в Грецию (т. е. описывается морской путь следования). Под Грецией в данном случае надлежит понимать именно Русь: в Северо-Западной Европе Русь и русских очень часто называли Грецией и греками, на что было обращено внимание еще Г. 3. Байером, отметившим, опираясь на показания западноевропейских хронистов ХІ-XII вв. Адама Бременского и Гельмольда, что «Руссия в тогдашних временах и Грециею прозвана».
Показания «Гута-саги» требуют к себе особого внимания, ибо она, созданная в 20-х гг. XIII в. на Готланде, отразила реальные события из его истории, сохранившиеся в памяти потомков южнобалтийских переселенцев: пребывание на острове носителей славянских фамилий зафиксировано, о чем уже речь шла, источниками ХІІІ-XVІІ веков (в синодике монастыря миноритов в Висби, в котором записи идут с 1279 по 1549 г., встречаются славянские фамилии: Лютов, Мальхов, Бескин, Белин, Божеполь и др.). В свете этих данных особый смысл приобретает вспыхнувший около 1288 г. конфликт между жителями Висби и сельским населением Готланда, причину которого Арсеньев видит в племенной розни. Причем, отмечает он, горожан поддержали южнобалтийские города, еще славянские в своей основе, а шведский король принял сторону крестьян и усмирил жителей Висби[346]. Возможно, что в этом же плане следует рассматривать и тот факт, что жители о. Сааремаа и лежащего рядом с ним о. Муху, судя по археологическому материалу, были наиболее тесно связаны с Готландом, тогда как связи с собственно Скандинавией, подчеркивает А. Э. Кустин, носили более случайный характер[347].
Переселение на Русь славянских и славяноязычных народов Южной Балтики, частью пройдя через Скандинавию, действительно вовлекло в свою орбиту некоторое число скандинавов, что подтверждается данными антропологии. Причем Т. И. Алексеева выделяет лишь один пункт на территории Руси, где отмечается некоторое пребывание норманнов, — Старую Ладогу. Она же констатирует, что антропологические особенности краниологического материала из Шестовиц «указывают на связь с норманнами» и что во всем облике этого населения «наблюдается смешение славянских и германских черт». Вместе с тем в Черниговском некрополе подобные особенности отсутствуют. В данном случае весьма важно отметить, что Алексеева особо подчеркнула, говоря о киевских погребениях с трупоположением X в., что «ни одна из славянских групп не отличается в такой мере от германских, как городское население Киева», добавив затем, что «оценка суммарной краниологической серии из Киева… показала разительное (курсив мой. — В.Ф.) отличие древних киевлян от германцев». Как заметил по поводу такого заключения А. Г. Кузьмин, «„поразительность“ этих результатов, отмечаемая автором, проистекает из ожидания найти в социальных верхах киевского общества значительный германский элемент, а его не оказывается вовсе»[348].
Переселенческий поток захватил не только скандинавов, но и норманские древности. Переселенцы, соприкасаясь со скандинавской культурой в самой Скандинавии, несомненно, заимствовали и переработали какие-то ее элементы, создав на подступах к Руси своеобразную культуру, отличавшейся эклектичностью и гибридизацией различных по происхождению элементов (южнобалтийских и скандинавских), привнеся ее затем в русские пределы. Тому, несомненно, способствовали и смешанные браки (хотя и редкие), о чем говорит антропологический тип населения в Шестовицах, не встречающийся в других местах Руси. Нельзя забывать и общие моменты, присущие жителям Южной Балтики (славянам и ассимилированным ими народам) и населению Скандинавии, что проявлялось в общих чертах, например, погребального обряда. Подобное не удивительно, ибо «племена германское и славянское, — говорил С. М. Соловьев, — чем ближе к языческой древности, тем сходнее между собою в понятиях религиозных, нравах, обычаях»
