на всех важнейших водных путях от Ильменя: на Шелони (Новая Руса на Мшаге); на Ловати и Полисти (Старая Руса, р. Порусья и озеро Русское, которое надобно считать за исток р. Порусьи); на р. Поле (Новая Руса близ волоков к оз. Селигеру и Стержу; также село Русино или Росино у р. Рытой ниже Демьянска); на Мете (дер. Руска близ Ям-Бронниц и там же р. Русская, приток или рукав р. Рог). Нет поводов сомневаться в древности приведенных названий и в том, что они намечают пути, которыми пользовалась русь».
Вместе с тем ученый отметил, что «вся местность к югу от оз. Ильменя слыла, еще в XV веке, под именем Русы», что тогда же Русой «назывались не только отдельные поселки, но иногда и целые районы», например, «весь район между рр. Полистью и Полою…», и что в том же столетии «употребление имени Руса как будто колебалось: древнейшее значение слова (Руса=страна) сменялось новейшим (Руса=Старая Руса=тород)». А. А. Шахматов, годом ранее подчеркивая, что «местность вокруг города носила название Около-русья, как видно из писцовых книг 1498 года. Это может указывать на древность названия Русы», сказал, что «в Итиле, как видно из сообщения ал-Бекри, знали, что Волга течет в страну хазар из страны русов; это может служить лишним указанием на то, где искать древнейшую Русь». Следует добавить, что в Софийской первой летописи в статье под 1471 г. Ильменское озеро названо «морем Русьским»[330]. Память о стародавности Старой Руссы очень долго жила в русских людях. Так, С. Герберштейн записал, что «Руса, некогда называвшаяся Старой Руссией, древний городок под владычеством Новгорода…»[331]. Эти слова, произнесенные еще тогда, когда нынешняя Старая Русса называлась просто Русой, отмечают факт восприятия Русы именно в качестве Старой, т. е. древней Руссии.
Параллельно с заселением Поволховья и Приильменья южнобалтийские славяне активно осваивали земли Псковского региона. В 1964 и 1968 гг. В. Д. Белецкий присутствие южнобалтийского керамического материала в раскопах Пскова объяснял переселением в эти места славян «из северных областей Германии». В 1978 и 1993 г. С. В. Белецкий резюмировал, что в резиденции брата Рюрика, Трувора, Изборске (Труворовом городище) основу керамического набора лепных сосудов VIIІ-ІХ вв. (более 60 %) составляют «сосуды, находящие себе соответствие в славянских древностях южного побережья Балтийского моря». В 1979–1980 гг. он же связал появление керамики южнобалтийского типа в Изборске с его основанием (рубеж VIIІ-ІХ вв.), а в конце IX в. в Пскове — со временем кратковременного затухания Изборска. В новой группы населения в Пскове (вторая половина X в.) С. В. Белецкий также увидел южнобалтийских славян, при этом указав, что его территория увеличилась в 6 раз и что на поселении появились профессиональные ремесла и торговля (весы, разновес, монетные находки). В 1990 г. Белецкий подчеркнуто сказал, что на Труворовом городище «в VIIІ-ІХ вв. находился ремесленно-торговый протогородской центр, основанный славянскими переселенцами с территории междуречья нижней Эльбы и Одера…». В 1980 и 1982 гг. К. М. Плоткин отмечал, что «в генезисе древнерусского населения Псковщины участвовали западнославянские этнические элементы»[332].
Продвижение южнобалтийских славян из Северо-Западной Руси на юг в направлении Балто-Днепровскому пути также хорошо прослеживается по археологическому материалу. В 1977 г. В. М. Горюнова появление раннегончарной керамики южнобалтийского типа X — начала XI в. в Городке на Ловати под Великими Луками связала с переселением с территории Западного Поморья (нижнее течение Одера после впадения в него Варты) водным торговым путем определенной части «ремесленного люда», подтверждением чему служат аналогии в синхронных слоях Старой Ладоги. В 1982 г. она же, характеризуя западнославянские формы раннекруговой керамики Новгорода и Городка на Ловати, вновь указала, что «керамика этих форм… скорее всего, принесена сюда выходцами с южного побережья Балтики». В 1994 г. исследовательница отметила, что западнославянская посуда в раннегончарном комплексе Городка на Ловати составляет свыше 30 % и что под натиском немцев после 929 г. начался отток южнобалтийского населения из земель ободритов и вильцев, «организация воинских дружин, развитие морского пиратства», уход «князьков со своей челядью не только на море, но и за море». В связи с чем славянская керамика широко распространяется в Дании, Швеции и Северной Руси[333].
Затем следы южнобалтийских славян обнаруживаются на другом участке летописного пути «из варяг в греки», на Днепре в Гнёздове, в связи с чем еще в 1902 г. археолог В. И. Сизов предположил, «что среди жителей этого поселения имелись выходцы с балтийского Поморья»[334]. В 1925 г. Е. Н. Клетнова заключила, что исходные корни погребального обряда гнёздовских курганов, «а также аналогии некоторым чертам ритуала, в частности — урнам, следует искать скорее в землях „балтийских славян, нежели в Скандинавии“»[335]. В 1977 г. Е. В. Каменецкая, справедливо подчеркивая, что «роль керамики в погребальном обряде очень велика», на основе анализа гнёздовской керамики пришла к выводу, что приток населения в Гнёздово с территории западных славян (Центральная и Северная Польша) «прослеживается на всем протяжении X в.», а в конце этого столетия наблюдается появление «небольшого количества керамики славян с южных берегов Балтийского моря».
В 1998 г. норвежская исследовательница А. Стальсберг определила, что ладейные заклепки из Гнёздова «ближе к балтийской и славянской, нежели скандинавской традиции», объединив при этом гнёздовские заклепки с заклепками из Плакуна. В 2007 г. В. В. Рогудеев говорил о находках ранней западнославянской керамики ІХ-Х вв. в Подонье, в том числе южнобалтийской: керамики менкендорфского (из земель ободритов) и фельдбергского типов[336]. Следы южнобалтийских переселенцев фиксируются и в глубине Балто-Волжского пути: в раннегончарной керамике поселения Гнездилово-2 под Суздалем (Х-ХІ вв.) обнаружена южнобалтийская посуда фельдбергского и менкендорфского типов. Как заметили по этому поводу в 2004 г. В. М. Горюнова и В. А. Лапшин, «после гибели больших высоких городищ в ядре ареала фельдбергской керамики (конец IX в.)» часть населения Южной Балтики «была вынуждена переселиться в достаточно удаленные центры, расположенные по торговым магистралям, идущим далеко на Восток»[337].
А. Г. Кузьмин, говоря, что часть населения южнобалтийского побережья (включая часть фризов) могла начать в конце VIII в. под давлением Франкского государства движение на восток, указывает, что этот колонизационный поток захватил Скандинавию, «где долго сохранялись славянские поселения». Саму причину вытеснения в Швеции местного термина «fal» славянским «torg» он как раз видит в наличии на полуострове большого числа славян. В городах Скандинавии, обращает внимание ученый, даже в ХІV–XV вв. была весьма заметна традиция славянских имен. В переселенческий поток, добавляет Кузьмин, «неизбежно вовлекались и собственно скандинавы, не говоря уже о вооружении и предметах быта, которые можно было и купить, и выменять, и отнять силой на любом берегу Балтийского моря»[338].
Правоту слов историка подтверждают археология и «Гута-сага». Так, в Южной Швеции выявлен значительный
