механическая система возникла благодаря слепому случаю. Механизм предполагает изобретателя, которому свойственно и чувство цели, и способность к проектированию и созиданию. И человеческое тело в частности, и мир в целом можно рассматривать именно как механизмы, которые были спроектированы, сконструированы и идеально приспособлены к различным потребностям и конкретным ситуациям.
Сделавшая Пейли знаменитым аналогия стала предметом многих изящных, но весьма критических отсылок в «Слепом часовщике». Она изложена в первых параграфах «Естественной теологии»:
«Предположим, что, переходя вересковую пустошь, я споткнулся о камень, и меня спросили, как этот камень здесь оказался. На основании своих знаний я мог бы ответить: он лежал там вечно. И, пожалуй, не так-то просто было бы показать абсурдность этого ответа. Но предположим, что я нашел на земле часы, и меня спросят, как они оказались в этом месте. Вряд ли мне придет в голову тот же ответ, который я дал ранее: часы, насколько мне известно, могли находиться там всегда. Почему же этот ответ не может быть применен для часов так же, как и для камня? Почему он не допустим во втором случае так же, как и в первом?»[349]
Далее Пейли подробно описывает часы, выделяя, в частности, корпус, цилиндрическую пружину, множество шестеренок и часовое стекло. Захватив читателя этим тщательным анализом, Пейли переходит к критически важному выводу:
«Механизм, который мы наблюдаем, требует подробного изучения и, возможно, некоторого набора знаний для понимания его устройства. Но после того, как мы его исследовали и поняли, неизбежен следующий вывод: часы должны были иметь создателя. Где-то когда-то должен был существовать мастер или ремесленник, который создал этот механизм с какой-то целью, задумал его конструкцию и запланировал его определенное использование»[350].
Пейли не был оригинален: аналогию с часовщиком, как и большую часть своей работы, он заимствовал у других. Создавая новую естественную теологию, Пейли на самом деле безжалостно списывал у Джона Рэя; но, несмотря на вторичность и старомодность, он оказался превосходным популяризатором. Столь эффективно продвигавшаяся Пейли концепция соответствовала устаревшему способу мышления, восходящему к концу XVII – началу XVIII века и уже отброшенному большинством христианских мыслителей, и тем не менее популистские сочинения Пейли дали этому мышлению вторую жизнь[351].
Природа, утверждал Пейли, похожа на «изобретение», она спроектирована и создана целенаправленно, наблюдаемые в ней биологические структуры сконструированы с определенной целью. «Все признаки изобретенности, все проявления замысла, которые есть в часах, существуют и в произведениях природы». В действительности, утверждает Пейли, в природе изобретательность проявляется даже сильнее, чем в часах. Он приводит примеры таких чрезвычайно сложных структур, как человеческие глаз и сердце, отмечая, что они поддаются описанию с использованием механических терминов. Любому владельцу телескопа очевидно, что этот сложный инструмент был кем-то разработан и изготовлен. Неужели, удивляется Пейли, есть кто-то, кто при взгляде на человеческий глаз не догадается, что у него тоже есть создатель?
Линия рассуждений Пейли предполагает, что творение статично. Бог создал вещи раз и навсегда, и они более не развиваются и не нуждаются в развитии, будучи отлиты в своей окончательной форме. Понятие развития подразумевало для него несовершенство первоначальной формы, а как мог совершенный Бог создать несовершенное творение? Поскольку учение Пейли о сотворении мира не подразумевает идеи развития, его тезис легко подорвать простыми доказательствами наличия эволюции в природе.
Теория Дарвина гораздо более естественно и изящно объясняла две особенности биологического мира, с которыми учению Пейли об «особом творении» справиться было куда труднее. Во-первых, во время путешествия на «Бигле» Дарвин был впечатлен различиями в составе животных, обитающих на разных островах, таких как Галапагосы. Такие различия легко было объяснить эволюцией в разных условиях. Теория Пейли же изо всех сил пыталась найти в этом хоть какой-то смысл. Во-вторых, Дарвин понял, что его теория может объяснить наличие в природе рудиментарных органов, у которых нет никакой видимой цели. У Пейли же были проблемы с объяснением того, зачем Бог снабдил людей аппендиксами, не выполняющими никакой полезной задачи. Для Дарвина рудименты были всего лишь остатком эволюционного прошлого. Он считал, что теория естественного отбора обладает большей объяснительной силой по сравнению с учением Пейли о независимых актах особого творения. «Был пролит свет на ряд фактов, которые оставались совершенно не прояснены концепцией независимых актов творения»[352].
Как и Дарвин, Докинз красноречив и великодушен по отношению к достижениям Пейли, отмечая с признательностью его «красочное и благоговейное описание внутреннего устройства механизмов жизни»[353]. Ни в коей мере не умаляя чувства удивления перед механическими «часами», которые так очаровали и впечатлили Пейли, Докинз утверждал, что эти сделанные со «страстной искренностью» и «основанные на лучших биологических исследованиях того времени» аргументы в пользу существования Бога «великолепно и совершенно неверны». «Единственный часовщик в природе – это слепые силы физики».
Критикуя Пейли, Докинз прав. Большинство христианских мыслителей ранней викторианской эпохи, будь то ученые или богословы, так же критиковали Пейли, обличая в нем представителя устаревших взглядов, не соответствовавших ни научным достижениям эпохи, ни просвещенной христианской теологии. Великий викторианский богослов Джон Генри Ньюмен отмечал, что подход Пейли с одинаковой вероятностью может привести как к атеизму, так и к вере в Бога. Он отверг аргумент Пейли, отталкивающийся от наличия замысла, фактически предложив индуктивный подход к интерпретации природы: «Я верю в замысел, потому что верю в Бога, а не наоборот – верю в Бога, потому что вижу замысел»[354].
В 1852 году Ньюмена пригласили прочитать в Дублине серию лекций об «идее университета». Это позволило ему сделать обзор взаимосвязей между христианством и наукой и, в частности, коснуться «физической теологии» Пейли. По отношению к последней Ньюмен был язвителен, назвав этот подход «ложным евангелием». Подход Пейли отнюдь не являлся шагом вперед в сравнении с более умеренными взглядами ранней Церкви, скорее демонстрировал упадок.
Критику Ньюменом взглядов Пейли можно резюмировать в следующей фразе: «Концепция была вырвана из контекста, выдвинута слишком далеко вперед и тем самым стала использоваться практически как инструмент против христианства»[355]. «Физическая теология» была обузой, и Нью-мен считал, что от нее следует отказаться, прежде чем она дискредитирует христианство:
«Физическая теология не может ничего сказать нам о сути христианства; она совершенно не может быть христианской в подлинном смысле слова… Более того, принимая людей такими, какие они есть, я без колебаний говорю, что эта так называемая наука, заняв ум, стремится противопоставить себя христианству»[356].
За семь лет до того, как Дарвин подверг подход Пейли критике с научных позиций, выдающийся английский богослов XIX века Ньюмен отверг
