на дочь. Тем временем Мэгги подобрала письмо Каллума.
— Не читайте… — прошептала я.
Мэгги ничего не ответила — и стала читать письмо вслух. Я этого не хотела, но голос у меня окончательно пропал. И все мысли. И кожа — и вместо нее наросло то, что на мне сейчас, сплошные иголки, булавки и колючки — и все вовнутрь.
Сеффи!
Я пишу это письмо, потому что хочу, чтобы ты знала, как все обстоит на самом деле. Я не хочу, чтобы ты до конца своих дней верила в неправду.
Я тебя не люблю. И никогда не любил. Тебя мне просто заказали. Чтобы все члены моей ячейки в Освободительном Ополчении получили деньги, много денег от твоего отца. А что касается секса — ты оказалась под рукой, а у меня не было более интересных занятий.
Голос Мэгги задрожал, но она стала читать дальше.
Видела бы ты себя — как ты послушно лопала всю ту лапшу, которую я вешал тебе на уши, — про то, как я люблю тебя, как живу ради тебя одной, а раньше, мол, я боялся это сказать. Не знаю, как мне удалось удержаться от хохота, когда я увидел, что ты купилась на всю эту брехню. Как будто я мог полюбить такую, как ты, — Креста и, хуже того, дочь одного из злейших моих врагов. Секс с тобой был для меня способом поквитаться с твоим отцом за то, что он вел себя как козел, и с твоей мамашей за то, что все эти годы глядела на меня, поджав губы. А теперь ты беременна.
Вот от этого я в восторге. Теперь весь мир узнает, что ты носишь моего ребенка, пустышкино отродье. За одно это стоит умереть. Придешь ты на мою казнь или нет, я обязательно скажу всему миру, что ты носишь моего ребенка. МОЕГО. Даже если ты от него избавишься, все всё равно узнают.
Но никто никогда не узнает, насколько ты мне отвратительна. Меня с души воротит от одной мысли о тебе, а когда я вспоминаю все, что мы вытворяли наедине в той лачуге, тошнит физически. Одна мысль, что я и правда целовал тебя, лизал, трогал, что мое тело соединялось с твоим… Мне все время приходилось думать о своих бывших, чтобы не оттолкнуть тебя с омерзением. Бог свидетель, мне от самого себя тошно — но целью всех этих упражнений было полное твое унижение, и я по крайней мере могу утешаться мыслью, что уж этого-то я достиг. Неужели тебе и правда в самых буйных фантазиях привиделось, будто я могу полюбить кого-то вроде тебя?!
Самомнения у тебя хватит на пятьдесят других моих знакомых. И при этом у тебя нет абсолютно ничего, что оправдывало бы такое высокое мнение о себе.
Я попросил Джека доставить тебе это письмо тогда и только тогда, когда ты родишь нашего ребенка. Могу представить себе, какое лицо у тебя сейчас, когда ты это читаешь, и хотя бы это утешает меня в ожидании смерти. Раз ты родила нашего ребенка, а теперь читаешь эти строки, ты, конечно, возненавидишь меня так же, как я ненавижу тебя. Но помни: я достал тебя первым. Так что валяй, пытайся забыть меня. А пока забываешь, можешь сделать еще кое-что. Никогда не рассказывай обо мне нашему ребенку. Не хочу, чтобы он — или она — знал, кто я, как я умер, вообще ничего обо мне. Не хочу, чтобы ты когда-нибудь произносила мое имя. После всего, что я рассказал тебе в этом письме, это будет несложно. Я рассказал тебе правду. Может быть, ты такая самовлюбленная, что сейчас твердишь себе, будто все в этом письме неправда. Будто я пишу тебе все это, чтобы ты могла спокойно жить дальше, но я ни на секунду не сомневаюсь, что тебе это и так прекрасно удастся.
Я не буду желать тебе всего наилучшего. Ты — Крест и родилась не то что с серебряной ложкой во рту, а с платиновой, украшенной самоцветами, так что о тебе найдется кому позаботиться, даже если ты будешь сидеть сложа руки.
Забудь меня.
Я тебя уже забыл.
Каллум
ОРАНЖЕВЫЙ
Раны
Горе
Гаснущий вечерний свет
Закатное солнце
Гной
Плач, вой, всхлипывания
Ругательства
Боль
Головокружение, дурнота
Ливень
Ожог
Визг
Кислота
Оранжевый просто оранжевый просто оранжевый просто оранжевый просто оранжевый просто оранжевый
Глава 29 × Сеффи
Найти дом Джексона было несложно. Оказалось, что до него от дома Мэгги всего двадцать минут пешком. Правда, путь был неблизкий — не в смысле расстояния, а в смысле того, как на меня смотрели. Кое-где — злобные гримасы, иногда — заигрывающие ухмылки, но в основном — долгие любопытные взгляды. В этом медвежьем углу, где жила Мэгги, Крестовые лица встречались нечасто. И я уже скучала по Роуз, просто ужасно. По крайней мере тут Каллум был прав: имя Роуз подходит ей гораздо лучше.
Каллум…
Не думай о нем, Сеффи. Больше никогда не думай. Он умер и забыт.
У меня есть моя дочь Роуз. А больше я никого не хочу, и мне никто не нужен.
Особенно Каллум. Да, особенно Каллум.
Я успела выхватить письмо у Мэгги из рук, когда она хотела порвать его. Нет, я не дам его уничтожить. Я хочу сохранить его и перечитывать каждый раз, когда сердце снова решит взять верх над мозгами. Оно будет помогать мне понять, какой дурой я была. Я поехала в пансион Чиверс, а Каллум исчез бог знает куда, чтобы заниматься бог знает чем. Я была дурой, дурой, дурой, раз вбила себе в голову, что его чувства ко мне могут остаться прежними два с половиной года спустя. Люди могут измениться за две с половиной минуты. За это время Каллум превратился в террориста, а то и в кого похуже. Неудивительно, что он со своей ячейкой из Освободительного Ополчения выбрали именно меня, чтобы похитить и мучить. Более легкой мишени и не придумаешь.
И все же… Не стану отрицать: в глубине души, честно говоря, я еще цеплялась за надежду, что это была какая-то дурная шутка или ошибка. Поверила ли я тому, что он сказал? В том, что Каллум написал это письмо, сомнений не было. Я слишком хорошо знала его
