лбу.
— Зина? — Иванушка произнес это имя, но смотрел он при этом на девушку в белом, а не в лазоревом. — Это ты? Скажи что-нибудь!
Другая Зина — с пергаментным лицом, — ничего не ответила. Но её тонкие серые губы слегка дрогнули — то ли в усмешке, то ли в страдальческой гримасе. А вот лазоревая — та произнесла слезливо:
— Она руки меня лишила! Разве ты не видишь? Отгрызла мне её, тварь поганая! Убей её! Пробей ей голову своей палкой!
Она сделала еще один шажок к Иванушке — и теперь подняла то, что осталось от её правой руки. В пройме рукава лазоревого платья шевельнулся кургузый обрубок — купеческий сын понял это по очертаниям.
Слава Богу, шелковый рукав не позволял увидеть воочию, во что девичья рука превратилась. Но и без того Иванушка содрогнулся всем телом. Такого ужаса он не испытывал даже в детстве, когда на него с трех сторон наскакивали бродячие псы с оскаленными клыками.
А вторая Зина между тем тоже попробовала приблизиться к нему: шагнула вперед — тяжело, с усилием. Её ноги будто по-прежнему утопали в глубоком снегу, а потом и вовсе отказались ей служить. Девушка упала навзничь, и на подоле её белого платья Иванушка увидел пятна крови — словно это было платье в красный горошек.
При виде этих пятен он вскинул над головой руку, в которой сжимал махалку. Направил конец шестика с белой тряпицей точно в голову упавшей девушки. Он мог бы метнуть его, как копье, и уж точно не промазал бы: Зина в белом лежала на земле неподвижно. Но — его удержал именно вид кровавых пятен на её платье. Слишком мелких пятен.
— Ну? — нетерпеливо крикнула Зина в лазоревом. — Что же ты? Не медли! — Она проследила, куда Иванушка смотрит, и словно бы прочла его мысли: — Она почти всю кровь всосала в себя, когда отгрызала мне руку! Почти ничего и не вылилось! Не убьешь её — она и тебя оставит без рук, без ног! Давай — бей в голову!
Она вопила так, что купеческий сын решил: его рука сама, помимо его воли, выполнила этот приказ. Длинная тень метнулась к Зине в белом, и что-то пригвоздило упавшую девушку к земле. А в следующий миг перестал завывать Эрик. Рыжий совершил огромный прыжок — прямо с места, без разбега. И шерсть его огнем полыхнула в свете не по-вечернему яркого солнца.
Иванушка увидел, как зримо укорачивается тень от его шестика-махалки — который он так и продолжал держать над головой. И так же укорачивались тени деревьев на земле — как если бы дневное светило опустилось к горизонту, а потом взяло, да и откатилось обратно.
Глава 11. Купец-колдун
1
Иванушка решил, что солнце, которое словно бы откатилось от горизонта вспять, ослепило его своими лучами. И только мгновение спустя до купеческого сына дошло: красный отблеск у него перед глазами вызвали совсем не багряные предзакатные лучи. Это молнией метнулся вперед Рыжий — прыгнул, вцепился когтями в свою жертву, повис на ней.
Хотя — какая уж там жертва! Если тут и можно было таковую здесь углядеть, то это уж точно было не существо с одной рукой, облаченное в лазоревое платье. Едва только Эрик прыгнул на эту тварь, как она мгновенно впилась своей единственной рукой в горло коту. Стиснула его так, что Рыжий, до этого издававший утробное гудение, теперь сдавленно захрипел. Но, когда девица с лицом Зины попробовала отцепить от себя рыжего зверя, ничего у неё из этого не вышло. Эрик, хрипя и задыхаясь, только глубже вонзил в неё когти своих передних лап. А задними лапами принялся яростно полосовать лазоревое платье. Иванушка слышал: рыси в сибирской тайге действуют подобным образом: прыгают с деревьев на спины зазевавшимся охотникам, виснут на них, начинают драть их мощными задними лапами. Вот только — и Рыжему было до рыси как до луны, и девица в лазоревом платье на охотницу не тянула.
— Эрик, нет! — закричал Иванушка.
Он и самому себе не мог сказать, что ужаснуло его сильнее — то, что его кот рвет когтями Зину (А вдруг именно она — настоящая Зина?), или то, что Эрик вот-вот будет задушен. Если, конечно, девица в лазоревом не исхитрится одной рукой переломить ему шейные позвонки.
Рыжий на крик своего хозяина не среагировал никак — продолжил когтить лазоревую. Даже не попытался высвободиться из её единственной руки. При этом на шелковой ткани нарядного платья не проступило ни единой капли крови.
— Не надо, Эрик! — снова крикнул купеческий сын и бегом устремился к сцепившейся парочке — девушке с котом.
Однако до них он не добежал — шагов десяти. Его ноги зацепились вдруг за что-то. Иванушке показалось: его ударили по ногам подсечкой — с таким грязным приемчиком он сталкивался, когда в детстве ему случалось драться с соседскими мальчишками на Губернской улице. И купеческий сын с размаху грянулся оземь — почти пропахал носом землю возле какого-то покосившегося деревянного креста. Шестик-махалка выпал у него из рук и чуть откатился в сторону. Но Иванушка даже не попробовал его поднять — так ошеломило его зрелище, открывшееся ему.
Иванушка понял, почему он упал: споткнулся о ноги лежащей на земле Зины в белом. Юбка её задралась до колен, и купеческий сын увидел порванные в нескольких местах тонкие белые чулки на Зининых ногах — приличные девушки и летом без чулок не ходят. И с одной её ноги свалилась туфелька, наверняка — тогда, когда Иванушка запнулся об эту ногу. Хотя — он был почти уверен, что совсем даже не запнулся. Девушка с пергаментным ликом сумела каким-то образом дать ему подножку. Однако вовсе не это по-настоящему изумило купеческого сына.
Он понял, что зрение обмануло его не только тогда, когда он принял прыжок Эрика за солнечный высверк. Он допустил ошибку еще и до этого — когда решил, что Зину в белом что-то пригвоздило к земле. Он даже подумал тогда мимолетно: это его дед, Кузьма Петрович, выметнул вперед свою многосуставчатую руку — чтобы добраться до девушки с пергаментным лицом. И насчет руки-то Иванушка попал в точку: эта рука и вправду тянулась сейчас к Зине в белом, соединяя её с одноглазым купцом наподобие несуразно толстой пуповины. Однако рука эта протянулась не к животу девушки в белом:
