как поворачивалась вправо-влево круглая кошачья башка, было ясно: Рыжий то и дело переводит взгляд с одной девицы на другую. «С одной Зины на другую», — мелькнуло у Иванушки в голове. И купеческий сын едва удержал себя от того, чтобы разразиться мелким, дерганым смешком. Он думал, дождется ли его Зина, и вот — его дождались сразу две их!
И тут он увидел своего деда.
Каким-то невероятным образом его согбенная фигура Кузьмы Алтынова оказалась впереди Иванушки — а тот и не заметил, как восставший мертвец его обогнал! И сейчас эта фигура в полуистлевшем черном костюме продолжала двигаться вперед. Причем казалось: Кузьма Петрович не ковыляет по земле, как можно было бы ожидать в его теперешнем состоянии, а парит над ней. И — направляется он к двум девичьим фигурам в платьях разного цвета.
При этом обе Зины — и лазоревая, и белая, — начали отступать друг от дружки. Вместе с Кузьмой Алтыновым они образовывали неправильный треугольник с расходящимися вершинами — ничего общего с Пифагоровыми штанами! Иванушка должен был следить за всеми тремя вершинами одновременно, да тут еще Эрик издал свой боевой клич: ва-а-о-у-у-у-в-в! Всё это отвлекло купеческого сына от самого главного в открывавшейся ему картине. Но всё-таки он разглядел, наконец, в чем состояла разница между Зиной в белом и Зиной в лазоревом. А когда разглядел, то чуть было не уронил наземь свой шестик с белой тряпицей на конце.
У девушки в белом платье лицо было цвета пергаментной бумаги, на какой раскладывали халву в алтыновских кондитерских лавках. Черты пергаментного лица застыли в гримасе гнева и отчаяния. А рот — с истончившимися серыми губами — был слегка приоткрыт, как если бы его обладательница только что кричала. Или собиралась зайтись криком. Руки этой страшной Зининой копии висели плетьми вдоль туловища. А ноги двигались еле-еле — хоть она явно пыталась отойти подальше от своей близняшки и оказаться подле Иванушки. Она запиналась при каждом шаге так, как если бы тонула в снегу
А вот у девушки в лазоревом платье лицо выглядело совершенно иначе. Было оно с нежным румянцем на округлых щеках, с ярко-алыми губами. Именно так лицо Зины и должно было выглядеть. Вот только — с руками и у этой девицы было не всё ладно. Она простерла к Иванушке руку, от которой на землю легла очередная длиннющая тень. Однако даже неяркое солнце бесконечного заката не смогло скрыть очевидной вещи: у этой Зины рука имелась только одна.
4
Валерьян Эзопов вытащил серебряные часы из кармана сюртука, принадлежавшего его двоюродному брату, еще тогда, когда вернулся из своего утреннего похода. И, уж конечно, сделал он это не потому, что намеревался Ивана-дурака обокрасть.
Поначалу Валерьян сомневался: а стоит ли ему вообще пускать в ход этот трюк — описание которого он вычитал всё в той же книге с красной обложкой. Но потом решил: окончательно сбить с толку двоюродного братца будет совсем не лишним. Равно как — и ту барышню, Зину, в которую он, Валерьян, чуть было не влюбился. Да и сказать — была она чудо, как хороша! Однако Валерьян мог бы даже и не обратить внимания на какую-то поповскую дочку, если бы углядел, как смотрит на неё Иван. Вот поди ж ты — дурак дураком, а разобрался, какая чудо-конфетка ему попалась! Поначалу Валерьян только потому и начал приударять за Зиной, чтобы досадить кузену. Но вот потом… Потом…
Впрочем, Валерьян тут же эти мысли от себя прогнал. Сейчас, когда он пытался воплотить свой комплот, поповская дочка могла бы стать только досадной помехой. Неизвестно, что она учудит — если вздумает помогать другу своего детства. А главное — как ни трудно было Валерьяну это признавать — он понятия не имел, что может сделать сам Иван ради своей несостоявшейся невесты. Не понимал он Ивана, не мог уловить ход его мыслей — даже если они в его вихрастой голове порой и возникали. Ведь не могли быть все его помыслы быть обращены только на голубей! Так что — следовало подстраховаться.
Валерьян снова стоял в той комнатке с обтерханным шифоньером, где давеча переодевался в свою собственную одежду — скинув ту, что принадлежала Ивану. И в который уже раз переводил стрелки на серебряных карманных часах двоюродного братца — наверняка их ему подарил отец! Он для своего сынка ничего не жалел. В том-то и состояла первопричина всего, что происходило теперь. Валерьян знал со слов своей матери: Митрофан Кузьмич подумывает о том, не передать ли ему бразды правления семейным делом в руки Валерьяну? Разумеется — после его, Митрофана Кузьмича, кончины. Не раньше. И львиная доля фамильного состояния должна была при этом перейти к Ивану — главному наследнику.
Когда мать сообщила об этом Валерьяну, он пришел в такое неистовство, что чуть было не испортил всё. Хотел бежать к дяде и прямо ему заявить: наемным приказчиком он при Иване не будет никогда! Пусть даже и главным приказчиком. Но потом — опамятовался. Сделал вид, что ничего не знает о намерениях дяди. Продолжил перед ним подхалимствовать. И взялся, наконец, всерьез за изучение гримуара в красной обложке.
В этой книге, купленной за немыслимые деньги, Валерьян и отыскал заклинание, которое он шептал теперь, возясь с серебряными часами. Конечно, никакой гримуар не позволил бы ему управлять ходом времени. Однако создать иллюзию, будто поток времени становится водоворотом или перескакивает через речные пороги он, Валерьян Эзопов, пожалуй что, мог. Это было ему под силу.
5
Кузьма Алтынов всё еще плыл над землей в сторону двух девиц в разных платьях. А Эрик Рыжий всё еще издавал утробные завыванья — зыркая желтыми глазищами то на Зину в белом, то на Зину в лазоревом. И тут однорукая девушка в лазоревом платье заговорила:
— Вот видишь, Ванечка, — проговорила она, продолжая тянуть к Иванушке свою единственную руку — левую, — что эта тварь со мной сделала?
Голос девицы в лазоревом звучал жалобно, даже со слезливой ноткой. И по всем признакам это был голос Зины Тихомировой. Вот только — поповская дочка никогда с такой интонацией не говорила. В уездном Живогорске театра не было, однако он имелся в губернском городе, где Иванушка много раз бывал с отцом. И в тамошнем театре он слышал такую интонацию у некоторых актеров на сцене. Не самых лучших актеров — понять это можно было, и не имея семи пядей во
