хозяйка, ставя на стол свечу в почерневшем серебряном подсвечнике в форме черепа. — Нагулялись поди по лесу так, что животы к спинам прилипли?
— Угу, — кивает Игорь и садится за стол.
— Голодные, — соглашаюсь я.
— Сейчас я мигом вас картошечкой накормлю, — улыбается она. — Картошка у меня — объедение.
— Спасибо вам, как вас зовут? — спрашиваю я.
— Серафима Трофимовна я, Ягодина, — отзывается она и на маленькой кухоньке, прямо за печкой от этой комнаты, загорается ещё свечка. — А вас как?
— Дарина и Игорь, — отвечаю я. — Серафима Трофимовна, может вам помочь?
— Ничего не надо, Дарина. Садись отдыхай, ноги поди ломит от беготни по лесу-то? — усмехается она. — И как вас только угораздило заблудится-то?
— Так уж вышло, — тихо отвечаю я. Мне не хочется сейчас рассказывать всю эту историю с когалами.
Она ставит сковородку на печку, откидывает крышку и сразу начинает помешивать. Божественный запах жаренной картошки разносится по дому. Питаясь в последнее время одним стряпным, а сегодня и вовсе черствыми пирожками, у меня непроизвольно текут слюнки.
— Я мигом разогрею, — говорит она. — А пока можете умыться, у меня в коридорчике и вода припасена, и полотенце чистое. Возьмите свечку.
Игорь берет за подсвечник, и мы отправляемся в указанный закуток. Тут крашенная железная раковина и медный кран с вентилем каких-то древних времен. Вода течет из бака, поэтому открываем немного, тоненькой струей, а то, наверное, тяжело бабушке воду таскать. Умываемся и идем обратно, а у неё всё уже на столе собрано. Посередине на железной подставке большая чугунная сковородка золотистой картошки, по бокам на тарелочках уже выложены замаринованные грибочки в сметане, соленные огурчики с помидорами и квашенная капуста.
— Садитесь, ешьте, не стесняйтесь, — приглашает она к столу.
Садимся, угощаемся, до чего же всё вкусно. Никогда не думала, что такая простая еда может быть настолько вкусной. Может быть виной тому, что мы полуголодные носились два дня по лесу, или у Серафимы Трофимовны всё своё деревенское, или всё вместе.
— А что у вас поселок заброшенный? Как вы тут живете? — спрашивает Игорь.
— Да почему заброшенный? — отмахивается Серафима Трофимовна, — нормально живем. Не так много нас, правда, теперяча, многие уехали, а старики остались. Ничего, справляемся. Вы как к нам вышли?
— По узкоколейке, — отвечает Игорь. — Прямо по ней и дошли.
— Ух ты, — вдруг всплескивает руками Серафима Трофимовна, — и не сшибло вас? Там вагонетки только так гоняют, того и гляди — снесут и ойкнуть не успеешь.
От её слов я вздрагиваю и с трудом проглотив, спрашиваю:
— Так там нет рельс, как они гоняют?
— Та таким и не нужно, — качает она головой. — В следующий раз тама не ходите — сшибут и фамилию не спросят.
Удивленно переглядываюсь с Игорем.
— А что у вас за производство было? — спрашивает он.
— Та горно-обогатительный комбинат, — отмахивается она. — Почему было? И сейчас есть. Столько шума от него: бренчат, стучат, дробят целыми днями, перемалывают руду, аж голова кругом идет. Меня звали диспетчером, да куда мне, я уж стара.
— Эээ… — только и произношу я.
Ведь мы проходили мимо него — всё быльем поросло. Смотрю на Игоря, он слегка машет мне рукой, мол, ну мало ли от старости у бабушки крыша едет, всё может быть живет тем временем, когда всё работало.
После ужина Серафима Трофимовна укладывает нас спать в этой же комнате.
— Тебе на диване постелю, — говорит мне она и поворачивается к Игорю, — а тебе, уж не серчай, на раскладушке у печки. Нук, помоги.
— Мне нормально, спасибо, — пожимает плечами Игорь, раздвигая ножки у старой раскладушки.
Укладываемся спать, Серафима Трофимовна желает нам спокойной ночи и забирает с собой свечу, уходит в соседнюю комнату, плотно прикрывая за собой дверь.
Диван старый, продавленный, спиной ощущаю все пружины, но это всё же лучше, чем на улице ночевать или в том лесном домике в соломенной постели. Закутываюсь в одеяло, от постельного белья немного пахнет затхлостью. Закрываю глаза и стараюсь как можно быстрее уснуть, но сон опять не идет, хоть и устала, ноги гудят от ходьбы. Игорь засыпает быстро, слышу его равномерное дыхание, а я снова никак.
Вдруг раздается вой, тот же волчий или собачий, мурашки бегут по спине. А если это волки унюхали нас и по нашим следам вышли в деревню и сейчас идут по улице? Там же остался маленький козленок, его же сожрут. Мне становится страшно за бедное животное.
Слышу за окном какой-то шорох и мне ужасно хочется выглянуть и посмотреть, что там такое, но боязно. Лежу и вслушиваюсь в звуки. Всё мне кажется, что там кто-то бродит, переступая тяжелыми лапами. А ещё странный визгливый скрежет, будто косят траву, но кому понадобилось это делать ночью? Смотрю на занавешенное окно, но шторы очень плотные, не пропускают свет.
Диван стоит изголовьем к окну, закутываюсь в одеяло и сажусь на подушки. Осторожно отодвигаю шторку и ощущаю на темной улице слабое движение, какие-то люди в длинных до пола плащах с надвинутыми на лоб капюшонами косят траву. Почему ночью? Светит полная луна, но она то и дело пропадает в куче рванных облаков, вот луна снова выныривает, и я отчетливо вижу белые тонкие пальцы сжимающие длинные косовища. Пальцы, лишенные плоти, белые тонкие кости… Я вскрикиваю, и мне кажется, что один из них, тот что стоял ближе всех к дому, стал медленно поворачиваться к окну, словно услышав мой крик. Мне бы задернуть штору и отпрянуть, но я как пригвожденная остаюсь на месте и смотрю на него, хотя уже заранее знаю, что под капюшоном не будет привычного лица, что там скорее всего череп.
Вдруг кто-то выдергивает из моей руки шторку и плотно задергивает её. От неожиданности снова вскрикиваю и отскакиваю от окна.
— Негоже туда смотреть, — ворчливо произносит в темноте Серафима Трофимовна.
— Что там такое? Кто эти люди? — дрожа от страха шепчу я.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — усмехается она и я вижу, как у неё сверкают в темноте глаза, словно у кошки. — Это нелюди. Ложись давай да скорее засыпай.
После того, что я увидела за окном уж точно не усну, но всё же ложусь на подушку. Чувствую её сухую морщинистую руку на своем лбу, она прикрывает мне глаза, и я непроизвольно вздрагиваю, хочу оттолкнуть её…
— Спииии… — повелительным тоном произносит она и я тут же проваливаюсь в сон.
Сон дерганный, рванный, сначала я вижу себя в лесу, бреду одна, постоянно проваливаясь в мягкий дерн. Вокруг полно всякой живности, все с любопытством смотрят на меня, не боятся.
