и разрешения на работу, чтобы хоть как-то прокормить свои семьи. Полагаю, рабство гуманнее, во всяком случае, честнее.
Лейла старалась не выдать ни одной эмоции. Снова это чувство, что она в реалити-шоу. Ахмед продолжал:
– Белые южноамериканцы парируют, что у их оккупированных собратьев есть собственные школы, транспорт, больницы. Да, но качество услуг, да и жизнь в таких гетто не идет ни в какое сравнение с белыми городами. Да и ситуация патовая: с разделением Америки на Северную и Южную у большой части населения этих крошечных гетто фактически не оказалось гражданства.
– Ну, то есть что-то лайк вроде апартеида? – оторопела Лейла. Коллеги из Южной Африки рассказывали о чем-то подобном, происходившем у них. И еще что после девяностых ситуация поменялась, что сейчас там апартеид-наоборот, черные угнетают белых, хотя знает ли она, что там на самом деле …
– Апарте что? Хотя да, правильно, они разделены, можно сказать, что aparted. Я не встречал подобного определения в праве, но сдается, это очень емкое слово для описания происходящего. Не понимаю, как Северные Штаты Америки терпят такое у себя под носом. Видимо, для американских северян дело и торговля прежде всего. – Ахмед замедлился и с чувством проговаривал каждое слово.
– Знаешь, я просто шокд. – Лейла выдохнула, не в силах натянуто улыбнуться.
– Не расстраивайся так, Лейла, ты побледнела даже. Да, все это может сильно беспокоить разум, но не стоит, право. Что Южная Америка, что Европа – далеко, и мы мало что можем изменить. Хвала Аллаху, здесь у нас мирное небо над головой и изобилие на столе. Как тебе, кстати, наша треска с манговым соусом? У тебя хороший вкус, это одно из особых блюд этого ресторана.
– Подожди-ка, Ахмед, стоп. – Лейла много раз обещала себе не вступать в споры, но этот палестинец был так добр, искренен и, кажется, заблуждался. – Ты понимаешь, что все и всегда связано? Лайк все. И трагедии, несправедливости, как пожар, если разжечь, сожрут все вокруг? Это вирус, который абсолютли во всех, кто сделает хотя бы вдох рядом, притупляет, медленно убивает человечность. Тех, кто потом допускает точно такое же в отношении других, пусть даже своих же бывших мучителей. Или тех, кто считает, что не стоит переживать из-за того, что происходит где-то там далеко и не с ними. – Она невольно передразнила его манеру говорить.
Ахмед барабанил чайной ложкой по твердой карамельной поверхности десерта, не разбивая ее, и молчал. Стоит ли рассказать ему про фашистов, про Израиль, про Южную Африку. Или про государства Либерия и Сьерра-Леоне, куда после освобождения свозили бывших черных рабов из Америки, и там уже они становились плантаторами и угнетателями местных аборигенов. Чего она только не наслушалась во время пресс-туров с журналистами и в путешествиях. Ахмед точно понял бы и не назвал сумасшедшей. И все то, что рассказывал он, пусть и вызывало много вопросов, но звучало по-настоящему.
Палестинец ударил сильнее, и карамельная шапка десерта хрустнула. Лейла поднесла ко рту вилку с уже остывшим кусочком рыбы.
– Как тебе наше блюдо?
– Ямми, спасибо.
– Я рад. Лейла, у тебя добрая, искренняя душа. Она болит и любит, это очень трогает. Но у нас и правда благословенная земля, не зря ее так называют, все приезжают именно сюда для духовного и физического исцеления. А кто-то чтобы найти себя в городе всех религий. Может, и тебе съездить в Иерусалим? Ты уже была там? – Он зачерпнул ложечкой белый десерт и коричневое карамельное «стеклышко».
– Лайк поправить душевное здоровье? – усмехнулась Лейла. Официант подошел забрать посуду, она поблагодарила его.
– Что ты, Лейла, обрести мир. – Ахмед подмигнул и наконец поднес ко рту ложку со своим крем-брюле. – М-м-м, действительно вкусно. Наш шеф не зря так настаивал. Обязательно попробуй и ты, Лейла. – Смеясь, он на арабском сказал что-то официанту, судя по жестам, попросил еще один десерт.
– Спасибо.
Может, и вправду съездить в Иерусалим, может, именно там она найдет какую-то разгадку или даже дорогу домой. Не зря же тысячелетиями туда едут паломники со всего света, не зря же правители всех времен воюют именно за эту землю. Может, и она оказалась здесь, чтобы разгадать какую-то древнюю тайну.
Невысокий сухонький араб подошел к столику и что-то торопливо пробормотал. Ахмед извинился: надо идти, готовиться к следующей встрече. Сказал, что всегда рад Лейле и счастлив угостить сегодняшним обедом.
– Только не уходи, пока не попробуешь десерт, его сейчас принесут!
Он быстро вышел из-за стола и исчез, не доев свой. Лейла и встать не успела, чтобы попрощаться.
* * *
Ханна все же убедила Лейлу, а вместе с ней и Давида пойти в галерею Большого дворца искусств Хайфы. Она по очереди заехала за друзьями и всю дорогу обсуждала сама с собой отсутствие специального образования и вкуса у Этани.
– Не понимаю, как могли ее назначить директором Ближневосточного Триеннале! Еще вчера она вела свои курсы по креативному письму для местных пенсионеров! – возмущалась подруга. – Наверняка, помог Даниэль.
Это было не похоже на обычно сдержанную Ханну, и друзья дипломатично молчали, пока та не выговорилась.
– Еще и переобувается на ходу: то Ади – это вообще не искусство, а сплошная провокация, то я теперь делаю выставку этого величайшего художника, крупнейшую в мире, одолжишь же пару его картин, прекрасная Ханна?
– Да она вообще лицемерная, вся такая неестественно вежливая, фи, – сказала Лейла и незаметно стукнула Давида по бедру.
– Угу. англичане, они все такие, – поддержал Давид.
– Точно! – выпалила Лейла. – И еще эта ее дочурка, ох.
Ханна смягчилась, добавила заботливо:
– Только вы, мои дорогие, пожалуйста, ведите себя хорошо, ладно? О своих взглядах на Ади распространяться не стоит. – Она даже обернулась к друзьям на светофоре. – Все же для нас сделали большое исключение, и мы увидим почти все работы уже сегодня.
– Йеп, конечно!
– Без вопросов.
Лейла нервничала перед встречей с хорошей подругой Даниэля, больше всего времени на лодке он проводил именно с Этани. К тому же она была настоящей аристократкой, баронессой, как им с Давидом в дороге поведала подруга. Лейла думала, как та может воспринять их троицу сегодня. Ханна не вызывала вопросов: бирюзовый с белыми и синими разливами шелковый платок поверх волос, большие солнечные очки, легкое платье на длинном худощавом силуэте, большая брошь, яркие губы. Лейла, чтобы подчеркнуть свою детскую миниатюрность, надела короткое красное платье и распустила медные кудряшки. С самого утра она игриво что-то напевала и дурачилась. Давид в тонком свитере, джинсах и неброских новых ботинках выглядел элегантно и даже «модненько», как ему, посмеиваясь, сообщила Лейла.
