Тот парировал, мол, он человек простой и не наряжается для творческих тусовок. Выглядели они достойно.
Скоро друзья подъехали к Большому дворцу искусств, припарковались недалеко и подошли к галерее, расположенной с правой стороны от главного входа. Там уже стояла и приторно улыбалась Этани, она с ходу начала со всеми обниматься и расцеловываться. Ханна представила ее и Давида друг другу.
– Моя дорогая Лейла, я не видела вас уже целую вечность, – приобняла ее за талию англичанка и тут же добавила: – Доктор Даниэль вас очень ценит.
– Спасибо, Этани, очень приятно. – Лейла поняла вдруг, как соскучилась по Даниэлю. Но почему он говорит про нее с другими, может, ценит как пациента, подопытного кролика …
– Прекраснейшая Ханна, какое же счастье, что вы приехали к нам сегодня, такая честь, – тут же переключилась Этани.
– О чем вы говорите, это для меня большая честь, – так же елейно отозвалась Ханна, отзеркалив улыбку.
– Давид, очень рады вам, добро пожаловать в мир искусства!
Они прошли в главный холл, где рабочие как раз устанавливали скульптуры и инсталляции. Пока все это скорее напоминало беспорядочно разложенный разноцветный хлам. Скульптуры тоже были непривычные: например, античная фигура в противогазе. В этот момент, судя по взглядам других, лицо Лейлы исказилось, такое случалось иногда.
– Что-то не так? – заволновалась британка.
– Да нет, айм ок, Этани, эм-м … я просто не всегда понимаю современное искусство. – Лейла ответила не сразу.
– Не беспокойтесь, юная леди, для вашего взыскательного вкуса мы приготовили кое-что и из классики.
– Правда? – всполошилась Ханна.
«Бедная моя подруга», – подумала Лейла. Ханна до приезда сюда этой англичанки считалась главным экспертом по современному искусству во всем регионе, во всяком случае, сама она говорила так. Еще Ханна как-то призналась, что ее отец родом из Англии. Она почему-то жутко стеснялась этого и при некоторых англичанах, особенно этой баронессе, могла вести себя натянуто.
– Я, конечно, не должна говорить вам… – кокетничала Этани, – но на церемонии, прямо перед открытием выставки с крем де ля крем современного искусства, гости увидят и все знаковые шедевры мировой классики. Прямо здесь, в Хайфе, представляете? – Этани смотрела победоносно, почти как байкер на железном коне на большой картине, висевшей за ней.
– Каким это, интересно, образом? – послышался голос Ханны.
– Есть догадки? Если это будет проходить на перекрестках всего мирового во Дворце искусств Хайфы, то …
Подруги посмотрели на британку вопросительно, Давид равнодушно и скучающе.
– Мы продемонстрируем картины на огромном экране в главном зале! Соединим прошлое и будущее в едином пространстве. – Этани ликовала, пусть и говорила почти шепотом.
– Да, я делала в Хайфе подобные интерактивные лекции еще несколько лет назад, – опять вклинилась Ханна. – Но от проекта пришлось отказаться. Для таких целей невероятно важна цветопередача, а экран все же искажает цвета.
– Думаю, он просто должен быть абсолютно белым, – неожиданно пробасил Давид.
– Дорогие мои, вы оба абсолютно правы. Но мы все, разумеется, продумали. Именно для Триеннале заказали специальное оборудование для чистки, или, ежели пожелаете, отбеливания экрана, покрытия специальным составом. Работы начнутся в конце недели. Вы даже можете приехать и попробовать историю на вкус, что думаете?
Лейла с Давидом с деланым энтузиазмом согласились. А Ханна тихо поблагодарила и отказалась. Видимо, ей и так было непросто быть здесь не в качестве главного организатора.
Из холла они прошли в полумрак одного из залов. Этани жестами подвинула гостей друг к другу, отошла, громко пропела: «Та-дам!» Включился свет. Длинный прямоугольный зал был завешан картинами, друзья находились у самого его начала.
– Да, да, мои дорогие, это самая большая коллекция работ Ади Прешиоса, которую когда-либо привозили в эту часть света. – Этани, обычно всегда аккуратная, походила сейчас на взлохмаченного ученого.
– Ах, видно, что проделана колоссальная работа, Этани, вы можете собой гордиться, – Ханна силилась говорить ровно, хотя Лейла чувствовала, как та переживает, – рада, что и работа из моей галереи нашла здесь место.
– О, несомненно, спасибо вам большое, Ханна, трудно переоценить ваш вклад, – ответила Этани. – «Танцующие жиды» – краеугольный камень в понимании творчества Ади.
Лейла и Давид молча, приподняв брови, переглянулись, как бы вступая в ряды банды нелюбителей искусства.
– Моя дорогая Лейла, вас наверняка не удивишь, вы столько времени работали с Ади лично, – повернулась к Лейле англичанка.
– Да, но я еще восстанавливаю память и помню очень лимитед, ну … ай мин, лайк … пробелы в памяти. Вам Даниэль объяснял, наверное, – активно закивала Лейла.
– Ах, правда, какое несчастье, – подхватила Этани, – но все будет хорошо, вы скоро поправитесь, Даниэль о вас позаботится. – Подумав, добавила мягким, молоко с медом, голосом: – Как жаль, что вы опоздали на этот пароход, но у вас, без сомнения, будет еще много-много таких выставок. – Баронесса заглядывала в глаза Лейлы, как бы ища в них что-то.
Ханна смотрела на обеих строго и неодобряюще. Лейла же только улыбнулась в ответ британке, а про себя подумала: «Надеюсь, больше таких пароходов у меня не будет».
– Что же мы стоим, давайте посмотрим работы. – И Этани махнула в сторону ближайшего полотна.
* * *
Лейла сжалась, готовая увидеть самые мерзкие фантазии этого недочеловека-недохудожника или его сумасшедшего последователя.
– Вот знаменитый домик у озера. – Этани указывала на картину с миленьким домиком и озером на фоне гор. – Разумеется, это все ранний период Ади. Он тогда увлекался классицизмом и грезил Венской академией художеств.
– А здесь – Венская опера и Бельведерский дворец в Австрии. Как мы все знаем, после неудачи с поступлением в академию он уехал искать себя в Рим и Флоренцию, изучать любимое направление – вот этюды Коллизея и различных статуй, в том числе Давида.
Их друг негромко, но отчетливо гоготнул, на этот раз без поддержки друзей.
– Здесь детишки отдыхают на уборке урожая. Закат в итальянской провинции, – за англичанкой менялись скучные картинки.
– А в принципе неплохо. – Лейла облегченно выдохнула, заметила еле сдерживаемую улыбку подруги.
– После нескольких безуспешных попыток он все-таки поступает в Римскую академию изящных искусств, но скоро разочаровывается в классицизме. Тогда Ади присматривается к более актуальным на тот момент течениям в искусстве, пробует себя в разных жанрах, но не находит пока своего голоса. Он на какое-то время оставляет творчество и ищет себя в науке, потом политике, но быстро теряет к ним интерес. – Этани жестом пригласила их в другой зал, и, когда они подошли, дверь в конце комнаты открылась.
– Ади опять возвращается к творчеству, теперь выражая через него свои политические и социальные идеи, пусть и на грани для того времени, но прицельно задевающие нерв эпохи … Теперь Ади
