Но пока он не отпустит это, он не сможет избавится от их тени.
— Чего она хотела? Та женщина на паркинге. Она что-то сказала тебе?
Мой голос надламывается и звучит чудно, сама себя не узнаю.
— В прошлый раз она ничего не говорила, но я знаю, чего она хочет.
— Чего?
— Чтобы я поговорил с… ним.
— С Филом?
Леша кивает и поворачивается ко мне. Я пугаюсь его взгляда, потому что не ощущаю себя достаточно сильной, чтобы помочь. Скорее — беспомощной и бесполезной.
— А знаешь почему я так легко принял условия отчима и не бойкотировал затяжной больничный? Я не хочу… черт, нет, я боюсь возвращаться домой и снова столкнуться с ней…
Я силюсь сказать что-то умное, но мне вообще ничего не приходит в голову.
Соколов резко поднимается на ноги и одним красивым и пафосным движением стаскивает через голову свою футболку.
— Как насчет поплавать под луной?
С возвращением старый добрый Соколов! Не долго ты пробыл настоящим.
Он начинает снимать с себя обувь, носки, джинсы, оставаясь в одних боксерах.
— Не вздумай раздеться догола! — предупреждаю я, заранее готовясь отвернуться.
— О, только не на первом свидании.
— Это не свидание, Соколов.
— Ну да, ну да… — бормочет он, уходя к воде.
Милаш тут как тут, заскакивает в воду к хозяину. Они резвятся, как дети, а я наблюдаю за ними, оставаясь сидеть на берегу.
— Иди к нам! Вода классная! — Леша машет мне и ныряет, мелькая пятками.
Сначала я категорически отказываюсь, но потом идея с ночным купанием кажется все заманчивей и заманчивей. В конце концов, я могу купаться в майке, а потом конфисковать у Соколова куртку.
— Отвернись! — кричу я, поднимаясь с бревен.
Леша свистит, когда я начинаю стягивать джинсы.
— Я же сказала «отвернись»!
— Не смотрю, не смотрю… — он поднимает руки вверх, сдаваясь.
Складываю вещи и бегу к воде, чтобы не передумать. Но в основном, чтобы Соколов не успел подсмотреть.
Вода прохладная, но я быстро привыкаю и ныряю с головой. А когда выныриваю, не нахожу Лешу. Он внезапно появляется за моей спиной и хватает меня за плечи. Я ору во все горло. Крик перерастает в смех. Я брызгаю на него водой, отгоняя от себя, но он тянет меня вниз под воду. Я выбираюсь и часто дышу, откашливаюсь и смеюсь, отправляя Соколова под воду под весом своего тела. Милаш плавает вокруг нас и лает от восторга.
***
В машине накручиваем печку и греемся. Я думаю о том, как бы не заболеть. Но больше о том, как благотворно повлияло купание на нас обоих. Мы как будто смыли с себя все, что нас обоих тяготило. Милаша все устраивает, он спит на заднем сидении.
— Чувствую себя обновленным! — озвучивает мои мысли Соколов.
— Запомни это состояние и с ним пришли мне концовку комикса, — собираю мокрые волосы в пучок, чтобы с них не капало на куртку.
— Не могу придумать достойную концовку, — он изображает жестом взрыв в голове, — уже мозг кипит. Я потому тебя и позвал. Хотел развеяться.
— Уверена, она сама к тебе придет. Так часто бывает с авторами. Когда отпускаешь мысли о сюжете, он сам к тебе приходит.
Леша трогается и едет обратно по той же дороге через лес. Мы молчим, но в этот раз я чувствую себя комфортно от этой тишины.
Когда он паркуется у моего дома, я решаюсь сказать ему то, что наконец, считаю правильным:
— Ты должен поговорить с ним.
Улыбка Соколова тут же меркнет. Он смотрит на меня, как на ненормальную.
— Если хочешь, я могу пойти с тобой, — быстро добавляю я, неосознанно хватая его за руку.
— Почему?
— Ну… так ведь и должны поступать друзья.
— Друзья, — тихо повторяет он и протягивает руку к моему лицу. — Ты сама-то в это веришь?
Как только его пальцы касаются моей щеки, я вздрагиваю.
— Тихо, Ермакова, не дергайся, — шепчет он и слегка трет кожу. Все внутри словно переворачивается и порхает. Никогда не чувствовала ничего подобного. — Я не собираюсь целовать тебя… — и с искрой в глазах добавляет: — Если ты, конечно, сама не попросишь.
Я касаюсь его руки и убираю ее от своего лица. Хочу прекратить испытывать эти ощущения и одновременно не хочу. Вижу на его пальцах остатки черной глиняной маски и инстинктивно вытираю ладонью щеку.
— К тому же! — он щелкает пальцами, резко перевоплощаясь в весельчака. — Ты же слышала моего отчима. Мне скоро предстоит переезд в Москву. А отношений на расстоянии я не признаю.
Теперь я уверена на сто процентов, что именно чувствую прямо сейчас. Я не хочу, чтобы Соколов уезжал.
Глава 17. О мечтах, престиже и… хвостике
С утра я сама не своя, не собранная и рассеянная. На встрече с «Цензорами» не вникаю в обсуждение новичка-автора. Аксенов вообще не отрывается от телефона, активно переписывается с кем-то в мессенджере и глупо улыбается. Давид как всегда спорит, вставая на защиту новой книги.
— Мы не может опубликовать очередной разнос, ребят, — он так эмоционально говорит, даже стучит по столу кулаком, — так мы распугаем всех авторов.
— А за что их хвалить? — Пантера выпускает коготки, — вы только послушайте что пишет этот тревел-блогер.
Она зачитывает вслух несколько цитат из книги, которая сплошь обклеена цветными стикерами. Я слушаю внимательно и понимаю, что она обращает внимание на обычные опечатки и простые ляпы, которые легко исправить, обратись автор к хорошему редактору.
— Это же самиздат, — встаю на защиту книги, которую сама же и отобрала для обсуждения, — большинство авторов не прибегают к помощи редакторов. Хорошая корректура ему не помешает, но что касается стиля, он у автора бесспорно есть!
— Он классно описывает природу, — соглашается Давид, улыбаясь мне словно благодарит за поддержку. — Я читал его травелоги, суперские! Думаю, его книги о путешествиях будут иметь большой спрос.
— Тоже мне, юный Пришвин! — вздыхает Лима, подружка Пантеры. — В реале он ни разу не был на Бали, а берется описывать жизнь дауншифтера…
— То есть, следуя твоей логике, авторам космической фантастики обязательно нужно летать в Космос, чтобы писать об этом?
Мне хочется дать пять Давиду за эти слова, но я не так давно в «Цензорах», чтобы позволить себе такой жест. Я слабо улыбаюсь парню и ловлю его благодарный взгляд.
— Кому книга понравилась? — Аксенов подает голос, чем пугает некоторых из нас. Он обводит всех нас пытливым взглядом, пока трое поднимают руки: я, Давид и Мишина. — Значит, вы напишете обзор.
Пантера раскрывает рот, но не издает при этом
