Да, ладно! — я болезненно усмехнулся и посмотрел в её конопатое личико. — Это всё из-за тебя, зараза мелкая. Зря я тебя пожалел… — слова вырвались быстрее, чем я успел их подавить.
Девчонка отшатнулась, глаза распахнулись и слегка заблестели подступившими слезами, а через миг я увидел, как сверкают её пятки.
Твою на лево…, а ведь не собирался обижать…
Иногда мне хочется вырезать собственный язык, да ведь новый отрастёт.
В сердцах я саданул по планширю так, что кофель-нагели чуть из планки не повыпрыгивали, распустив снасти бегучего такелажа.
Ладно, придётся извиняться.
Попытавшись связаться с Ярочкой мысленно, я получил отпор. Рыжей мелочи удалось захлопнуть дверку, как она и мечтала. Повторные попытки привели к аналогичному результату. Не знаю, осознаёт ли она сама, что делает или просто очень не хочет меня впускать.
Я решил дать ей время, чтобы остыть, а потому спустился вслед за ней в кубрик только через час. Слёзки за это время действительно успели подсохнуть.
Девчонка перебирала фасоль, видимо для супа на завтра.
М-да, никакие передряги не в состоянии лишить её хозяйственного настроя.
— Не подходите, — буркнула дозреваяющая огнявка, когда я присел напротив.
— Ты не сможешь прятаться от меня вечно.
— Не хочу с вами разговаривать. И не лезьте мне в голову, не пущу. Теперь я поняла, как это надо делать, — она подтвердила мои худшие опасения.
— Думаешь, у тебя выйдет закрыться от меня, если я действительно приложу усилия? — я снова начал злиться, хотя очень пытался держать себя в руках.
Не понимаю, что со мной… Просто не могу сдержаться… Внутри всё горит.
Она остановилась, пристально на меня посмотрела.
— Вы ведь со всеми так обращаетесь, да? Как будто весь мир крутится только вокруг вас и всё можно, а с другими вообще считаться не надо?
— И почему это я должен считаться с тобой, мелочь?
— Вот-вот, я для вас просто мелочь. Игрушка, да? Хочу — приласкаю, не хочу — отшвырну, а не понравится что-то — переделаю, мозги перекрою. Лучше бы вы действительно оставили меня умирать, чем терпеть такое.
— Это всегда можно исправить, — пообещал я.
— Знаете что? Вы гадкий, отвратительный тип. Вы никого не уважаете, никого не любите. И единственный, кто к вам хорошо относится — это Войко. Даже не знаю почему. Может, вы просто внушили ему, чтобы души в вас не чаял, во всем угождал и не замечал, какая вы задница? Не отвечайте. Мне не обязательно знать, ведь я всё равно не смогу помочь ему освободиться от вас. Вы пользуетесь всеми и вам на всех наплевать, кроме себя.
Я поднялся, сжав зубы и кулаки.
— Знаешь, Ярочка? Ты права. Я пользуюсь всеми. И тобой пользовался. Или ты думала, что мне действительно нравиться возиться с тобой, отвечать на бесконечные вопросы, разъяснять любые банальности? Мне наплевать на тебя. Можешь пойти, выброситься за борт и грести к берегу, если надоело терпеть моё общество.
— Уходите, — сухо велела она.
— Да с удовольствием!
Уже уходя, я обернулся и бросил:
— Очень жаль, что ты научилась закрываться от меня, ведь единственное, почему я держал тебя подле себя в эти дни — твои незамутнённые детские эмоции. Впрочем, я сам виноват, не следовало заниматься с тобой. Прости, что разглядел в тебе некий потенциал. А теперь вернись к фасоли, роль послушной служанки тебе больше к лицу.
Только пересчитав сапогами все ступени до верхней палубы, я понял, какого чёрта у меня эмоции плещут как у бабы с регулами.
Полнолуние.
За всеми этими передрягами я совершенно забыл следить за луной, и та незаметно налилась и округлилась, войдя в полную силу.
Резкий толчок под рёбрами, затем ещё один — трепещущий. Боль поразила сердце, заставив хвататься за грудь и стискивать зубы. Забыв как дышать, я погрузился в мучительные сокращения мышечного мешка, который больше века исправно толкал кровь через аорту в мои артерии. Все сосуды в теле горели, мышцы ныли, кости стенали…
Я чувствовал, как меняются зубы…
Нет, сука! Мне и пары клыков достаточно!
Я бился лбом о палубные доски и не замечал, что вокруг собрались зрители.
— Пращуры пресвятые, чего это с кэпом творится? — голос Радека слышался невнятно, издалека, хотя он стоял прямо надо мной.
— Беда, похоже, — скупо отвечал Демир. — Тот волчара-то его достал…
— Так он теперь чего, тоже шерстью порастёт? Достань-ка кылыч, друг. Просто на всякий случай…
— Разойтись! — пробасил Войко, расталкивая матросов.
Через миг его здоровенные лапищи помогли мне разогнуться и подняться. Старпом перекинул мою руку себе через плечо и повёл в каюту. Я почти ничего не видел, кроме световых кругов от сокрушающей боли.
Оказавшись под крышей, я не позволил усадить себя на стул или тахту, сперва бросился к маленькому зеркалу на стене, которое служит для бритья. Облизал пересохшие губы и ощерился. Резцы уже не походили на человеческие, а клыки отказывались задвигаться — нижние тоже заострились. Ушные раковины приобрели лишний бугорок на вершине, и тот наверняка продолжит вытягиваться.
Уронив взгляд на руки, я обнаружил окрепшие и заострившиеся когти.
