шестеро: она, сестра Вера, брат Витя, Лешка Бесин из Витькиного класса, Марина из шестого, не то, чтобы Верина подруга, но других-то, подходящих по возрасту, нет, и Лада, старше Саши на год, а значит, полагалось им вроде как дружить, но что-то не складывалось у них. Мать Лады вернулась в Счастливую из самой «области», о чем судачила вся деревня не меньше месяца.
— От них тоже отец ушел, — объяснил Саше брат. Ну понятно, а иначе чего кто-то из областного центра добровольно вернется в Счастливую. Лада щеголяла еще городскими нарядами, но если ее мать не одумается и не вернется обратно в «область», то будет скоро как они, деревенские, ходить. Саше повезло, Вера была её роста, когда и отец и мать неплохо зарабатывали, покупали ей наряды, а таскать красивое на каждый день не разрешали. И теперь, хотя все ее вещи с того времени уже окончательно перешли Саше, Вера нет-нет, а достанет из шкафа какое-то из платьев, вот хотя бы розовое с блестками, приложит его к себе, не снимая с плечиков, покрутится перед зеркалом и вдруг крикнет зло:
— Оно велико еще тебе, пускай у меня повесит! — и утащит к себе в шкаф. Мать ничего на это не говорит, и с Верой не спорит, но через день-два платье опять оказывается в Сашином шкафу. Саша на Веру не злится, вот у нее шкаф битком забит, а у Веры пустой: куртка мамина висит, ни разу не надетая, так в целлофановом пакете и висит, потому что на Веру велика еще, пара джинсов с базара лежат, хорошие вроде бы джинсы, но Вера их надела один раз с подружками в райцентре на Дне города погулять и вернулась в слезах, так больше и не надевала ни разу, школьная форма, это понятно, две кофты и всё, остальные вещи такие, что только в деревне носить.
Саша сама ходила от перекрестка, где их высаживал водитель дядя Толя. Вроде как Лада по всем правилам должна с ней идти, вот впереди Вера с Мариной, за ними Витька с Бесиным, а дальше они с Ладой должны, но нет, Лада как собачка бежит рядом со старшими девчонками, то с одной стороны забежит, то с другой подлезет, ну и пускай.
7-го марта тоже самое получилось: Ладка первая выскочила из автобуса, чтобы своих кумирш не пропустить, потом пацаны спрыгнули на землю, а только потом Вера с Мариной неспеша собрали свои вещи, аккуратно достали из сеток наверху, куда положили, чтобы не помялись, по чахлому тюльпанчику, которые им сегодня в школе подарили, и так медленно стали идти к выходу, что даже дядя Толя не выдержал и посигналил, а потом крикнул громко, не оборачиваясь, глядя на них в зеркало заднего вида:
— Девчонки, вы чего застыли?! Шевелитесь, давайте! Мне тоже домой надо, восьмое марта праздновать.
Саша шла последней, и дядя Толя, так обрадовавшись, что две красавицы наконец-то вышли, чуть двери перед ней не закрыл и не уехал. Но ничего не сказал, даже не заругал.
Сашу сегодня тоже в школе поздравили, не мальчики сами, конечно, мамы из родительского комитета. Принесли торт, конфеты, сок вкусный и еще раздали каждой девочке по красивой чашке. Чашки были белые, но с рисунком, Саше досталась принцесса, а они мало кому достались, в основном у всех были пони с цветными гривами и лошади с рогом на голове. Принцесса была у нее и у Костиной, но мама Костиной главная в родительском комитете, она шла первая и несла торт, а остальные мамы за ней с пакетами. Многие девочки сразу стали Сашу уговаривать поменяться. Ага, нашли дуру! Тогда стали предлагать меняться «с доплатой», но все, что они предлагали, меркло рядом с девушкой в пышном блестящем платье на чашке. Наконец Саше это надоело, и она твердо сказала им всем: «Нет!». Теперь эта кружка, завернута заботливо кроме тонкой, а значит никак не защищавшей ее от случайных ударов, бумаги, еще и в несколько листов, вырванных из тетради по математике.
— Идешь?! — это Вера вспомнила о младшей сестре, уже порядком отставшей. Саша бросилась их догонять.
— Быстро переоделись! — скомандовала Вера, когда они вошли в дом. Матери там не было, ушла еще утром помочь соседям с кабанчиком, которого вчера закололи. Лучшее свезли на базар, а из остатков хозяйка варила тушенку и делала колбасу, сокрушаясь, что надо было его такого тощего еще на Новый год зарезать, ну или уже до Пасхи держать. Мать, провожая их утром, шепнула оживленно Вере, что и им перепадет вкусностей, полакомятся домашней колбаской на праздник.
Вера разогрела суп, который мать сварила, пока они еще спали, и налила им по тарелке.
— А ты не будешь с нами? — спросила ее Саша, но Вера ничего не ответила, была без настроения.
— Идешь сегодня в клуб? — все не унималась младшая.
— Может и пойду! — с вызовом ответила старшая.
Витька доел, вытер рот тыльной стороной ладони и предложил Саше:
— Айда с нами картошку печь!
Вот это дело! Завтра все равно выходной, да и не задали им ничего, только немного из Букваря почитать, но это Саша успеет, потому вскочила в секунду, даже суп не доела.
— Эй! Куда это ты?! — на правах старшей командовала Вера, — а ну сядь, доешь, помой посуду, а потом беги!
— Но Витька…, — начала Саша, на что Вера отрезала:
— Витька — пацан! Помоешь, тогда пойдешь!
Только и успела Саша крикнуть вслед:
— Вы где будете? У старого склада?
Витька, обуваясь у двери, ответил:
— Не знаю! Или там, или у Игната! — и убежал.
«У Игната» — это было вполне конкретное место. Игнат Сорин в деревне Счастливой родился и прожил всю свою жизнь, за исключением тех двух лет, когда год служил в армии, а потом еще год лежал в госпитале с черепно-мозговой травмой. Вернулся он в деревню инвалидом, перекошенным на одну сторону и с висящей плетью левой рукой. Соседи головой покачали, но что же делать, у каждого своя судьба. Мать Сорина, которая была в Счастливой директором школы, ну, когда еще школа эта тут была, поначалу вела себя так, будто с ее сыном ничего не случилось, и даже устроила его в свою школу сторожем, пока не вышла одна некрасивая история. Что там было на самом деле, уже и не скажет никто: потому что одни померли, а другие — уехали, но вроде как Сорин этот оголял свое хозяйство перед школьницами, ну и одна пожаловалась отцу, а тот пошел и хорошенько инвалида
