на секунду замерла с открытым ртом. Хлоя же продолжила: – Сначала нужно избавиться ото всех мелких раздражающих факторов, – она поняла, что сболтнула лишнего, и добавила, поясняя: – Нельзя, чтобы проблемы, связанные с переездом, отразились на здоровье ещё больше, чем это уже произошло. Люди болеют, когда меняют образ жизни, и прежде, чем направленно лечить их, нужно устранить всё, что может помешать выздоровлению.
– Мы постараемся вам помочь со всеми возникшими проблемами, – по лицу Моники было видно, что ей этот довольно резкий ответ Харрис не понравился, но, видимо, приказ отца нарушать она побоялась – ей было нужно, чтобы доктор поверила в её искренний интерес к судьбе брата.
– Несомненно. Думаю, это в интересах вашей семьи, иначе бы меня тут не было, – Хлоя улыбнулась – довольно ядовито, и только после этого девушка от неё отстала. Харрис бросила взгляд на Лукаса, который молчал, уткнувшись в свою тарелку. Не стала трогать его, сжимать руку, как вчера вечером, или пытаться спросить, что не так – потому что «не так» было практически всё, что сейчас происходило, и Хлоя понимала, что, если лишний раз тронет своего пациента – может последовать неконтролируемый взрыв.
Позже приехал Годфри. Вечер тянулся нескончаемо долго, одно дело перетекало в другое, и Харрис было нечего сказать, чтобы возразить, оттолкнуть семью Лукаса подальше – все заботы были связаны с переездом, в том числе – и её тоже. Девушка пару раз порывалась отвезти Лукаса наверх и оставить его там, в комнате, но оба раза передумала – она понятия не имела, кто к нему может зайти, когда он будет один, и что может произойти, если её не будет рядом. Хлоя боялась оставлять его наедине с семьёй. Мало ли, какие у них были планы – не могли же они просто поверить ей на слово, и никак не попытаться убедиться в том, что она говорит о состоянии Лукаса правду.
Наконец, мучительно долгий и насыщенный событиями день подошёл к концу. Семейство начало расходиться: кто – спать, кто – по своим делам. Девушка была даже рада, когда получилось так, что ей никто не стал предлагать помощь с коляской – хоть, с непривычки, вкатить кресло наверх было и тяжеловато, она прекрасно понимала, что им нужно уединение. Лукас всё-таки справился, вынес целый день совместного времяпрепровождения с семьёй, которая была так приторно ласкова с ним, что Харрис подумала, что сама бы не выдержала подобного отношения. Но Эосфор был гораздо сильнее, чем она думала.
Однако даже у самых сильных людей когда-то наступает предел.
Даже у высокооплачиваемых актёров бывают перерывы во время съёмок.
У Лукаса не было ни перерывов, ни сверхчеловеческих сил, что позволили бы ему бесконечно притворяться. Он блестяще справился с ролью потерявшего память и рассудок – девушка порой даже поражалась тому, как точно Эосфор выстраивал своё поведение. Это было похоже на виртуозно исполняемую мелодию – Харрис, серьёзно задумавшись об этом лишь после окончания спектакля, поняла, как ему удавалось так играть. Его ведь натаскивали в больнице – заставляли врать новым врачам или проверяющим, которые порой могли нагрянуть, чтобы проверить персонал и больных. Это перед ней он не стал притворяться – но в момент их знакомства Лукас просто её боялся, думая, что она на стороне его родственников, и уже в курсе, как должна к нему относиться. А сейчас, выгребая весь свой багаж знаний в области поведения психически больных людей, он поддерживал свой образ.
Хлоя даже подумала, что он заслуживал одновременно «Оскар» и медаль за отвагу.
Эосфор играл до последней минуты их первого совместного «рабочего дня». Выдохнул и расслабился, только когда девушка вывезла его в коридор на втором этаже – в выделенное им двоим, по сути, крыло. Захария за ними на этот раз не следил, поэтому Лукас сам притормозил коляску, когда Харрис хотела затащить её в комнату.
– Мне нужно в ванную, доктор, – шёпотом, на всякий случай, сказал он. Девушка кивнула:
– Хорошо, – она хотела обойти коляску, открыть дверь, помочь ему, но Эосфор ухватил её за руку. Прогресс, пусть и вынужденный.
– Я… сам, – Хлоя почувствовала, что на неё саму Лукаса уже «не хватает». Он притворялся перед семьёй, но перед ней держать себя в руках уже едва ли был способен. Девушка немедленно поняла – она не должна настаивать. Его и так долгое время унижали, контролируя даже в ванной комнате. И сейчас Эосфор, разумеется, понимал, что долго будет мучиться, пытаясь справиться с непослушными ногами, но принимать чужую помощь не хотел. К тому же, ему нужно было успокоиться, отдохнуть, побыть наедине с собой.
– Ладно, – уступила Харрис, чуть помедлив. – Позови, если тебе будет нужна помощь, я обязательно помогу, – сформулировала она. Получилось ненавязчиво – без слов в духе «ты не справишься», «у тебя не получится» и так далее. Лукас кивнул, толкая коляску самостоятельно, тараном открывая лёгкую дверцу ванной комнаты. Хлоя улыбнулась ему, заметив, что Эосфор посмотрел в зеркало, висящее на стене – позволила ему увидеть в отражении, как открывает дверь своей комнаты и отправляется готовиться ко сну.
Когда доктор скрылась в её комнате, Лукас снова толкнул коляску вперёд, позволяя дверце закрыться самостоятельно. Подобрался впритык к ванне – сейчас он ещё не собирался мыться, но хотел проверить, сможет ли сделать это самостоятельно. Вцепился в бортики, потянулся – чуть не упал. Понял, что забыл поставить коляску на тормоз. Исправил это, снова попытался – вроде бы, получалось. Конечно, было неизвестно, сможет ли он оттуда выбраться, когда и руки, и сама ванна будут мокрыми, да и как он это провернёт, если не сумеет нигде толком сесть, чтобы вытереться и не намочить коляску. Получится ли дотянуться, чтобы накрыть кресло полотенцем, или придётся просить Хлою? Но это уже был прогресс – по крайней мере, он не был настолько беспомощным, насколько показался сам себе утром.
Вспомнив об утре, Эосфор зажмурился, опуская голову. В груди, наконец, разгорелось болезненное пламя, которое он весь день старался держать под контролем. Он силился перебороть этот огонь, справиться с чувствами, затолкать их поглубже – занялся делами, ради которых на самом деле сюда явился. С трудом справился с собственными штанами – каждое новое усилие заставляло пламя разгораться всё сильнее. Унизительно было, когда санитары следили за каждым его движением в ванной комнате, но не менее унизительно оказалось пытаться просто перебраться на унитаз. Пусть и вычищенный до блеска, но никогда не вызывающий нездорового желания так за него хвататься, как пришлось хвататься Лукасу. Повезло, что он мог
