клина Алаксанду. При поддержке лучников нехси и та-неху[59] пехота двинулась вперёд двумя сходящимися под острым углом линиями. Крокодилья пасть.
— Готовьтесь к встрече с Апопом, нечестивцы! — крикнул Птахмери, — вперёд «Храбрейшие»!
Челюсти крокодила начали сжиматься.
Тевкры и дарданы спешились и вступили в бой стенка на стенку. Лучшими воинами Алаксанду, что находились на острие атаки и прорвались в самое сердце лагеря, занялся лично Анхореотеф во главе с шардана.
— Ба! — воскликнул Алаксанду, увидев воинов в рогатых шлемах, — какие знакомые лица! Это ты, Сиванала?
— Он самый, приам! — оскалился вождь шардана.
— Теперь, значит, питаешься объедками со стола черноногих?
— Не угадал! Я теперь большой человек! Ем с золота, а сру в серебро!
— Ну так я тебе сейчас дам просраться, проклятый пират! Поймаю — копьё тебе в глаз, что землю видит!
Куршасса, не ожидавший от отца такого изобретательного сквернословия, заржал:
— Да чтоб из горла вышло!
— Дави черноногих говноедов! — взрычали троянцы.
— Хтору мэт, шат абу! — ответили ремту.
— Дави!
— Апаллиуна!
— Амен!
Челюсти сжались, но мясо добычи оказалось слишком жёстким. Заработали мечи и топоры, большие секиры и копья. Пошла потеха!
* * *
Встретив гонца Величайшего, Урхийя не раздумывал ни минуты.
— «Храбрейших» на колесницы!
— Как нечестивые хета поедем! — усмехнулся Нибамен, — по трое!
Он закинул за спину щит и запрыгнул на площадку колесницы. Втроём с возницей и лучником тут стало тесновато.
Всего один са «Храбрейших», двести человек, коих ещё называли нахуту-аа, «ударными ребятами» на колесницах воинства «Сутех» вполне себе поместился. Ещё место осталось. Кого взять в добавок, Урхийя тоже недолго обдумывал. Хотя и много лет он служил ремту и, как считалось, вполне познал и принял истинный миропорядок Маат, всё же по крови он был хурритом, чья родина — вот здесь, к северу от Кадеша. Своим он доверял больше.
— Неарин на колесницы!
Наёмников неарин, «молодёжь» по названию, но не очень-то и молодых, было в воинстве «Сутех» больше трёх сотен. Есть из кого выбрать, и выбор непрост. Все эти воины, младшие сыны своих отцов, с юности нанимались на службу к разным царям. Они не пахали и не сеяли, и знали лишь одно занятие — войну. Отборных среди них… Все.
Кому места не хватило, даже разобиделись. Там же драка, слава, добыча.
— Поехали! — распорядился Урхийя, — остальным спешить! Кто знает, как там дело идёт, может всем хватит.
Нет-хетер под знаменем длинноухого красноглазого бога рвануло на помощь Величайшему. Урхийя впереди задавал скорость и была она близка к той, с какой колесницы идут в атаку. Размашистая рысь. Лошади устанут. Но так лучше, чем прибыть к полному разгрому.
Когда войско разделялось в Тидаине, никто не предполагал, что все его части прибудут к Кадешу в один день. То была счастливая случайность, не иначе Благой Господин Баал-Хамон особо благоволил рыжеволосому царю Чёрной Земли. А раз так, то часть его удачи, конечно же достанется и хурриту-наёмнику.
Когда фараон предпринимал вторую попытку прорыва, колесницам «Сутех» оставалось пройти меньше итеру. Стены Кадеша Урхийя увидел через полчаса[60].
К тому времени уже очень сильно прореженный круг колесниц воинства «Амен» завершил пятый оборот, очередную попытку разорвать хеттскую дугу.
Рамсесу дважды подавали новые стрелы, их осталось всего два десятка. Больше нет и подать некому. Он трижды сходил с колесницы, вступал в бой на земле, щедро насытив хопеш кровью нечестивцев. Он так и не встретился с Хаттусили, но схватился в рукопашной и одолел какого-то другого высокородного воина в дорогущей броне и пурпурном плаще.
Он очень устал.
«И постиг я, что благотворнее мне Амен миллионов воинов, сотни тысяч колесничих, десяти тысяч братьев и детей, охваченных единым порывом сердца. Единолично совершает Амен больше, чем множества».
Колесницы нечестивцев вновь пришли в движение. Фараон понял одеревеневшую руку и дал сигнал к атаке. Менна, живой, хотя и дважды раненный, стегнул лошадей. «Победа в Уасите» и «Мут благая» храпящие, совершенно измученные, рванулись в последний бой во главе немногочисленных уцелевших меркобт.
Рамсес достал новую стрелу, растянул тетиву до уха. Отпустил. Ещё один жалкий хета раскинул руки и упал наземь. Фараон хищно оскалился.
«И один из них воззвал к другим: «Это не человек среди нас! Это Сутех, великий силой, это сам Баал! Недоступные людям деяния творит он! Бежим скорей от него, спасем жизнь свою, дабы не остановилось дыхание наше! Смотри, у всякого, кто пытается приблизиться к нему, слабеют руки и тело, — не могу я ни натянуть тетивы, ни поднять копья!»
Но они не бежали. Они неслись вперёд.
«Почему вы не бежите, почему не прячетесь от меня, подобного Монту, в час величия его?»
— Мой… — прошипел Хастияр, перехватив поудобнее копьё.
Стрелы у него давно закончились, да и копьё «неродное», подобрал с земли во время очередной вынужденной остановки.
Вот он, воин в синей короне, вновь прямо перед ним, как в самом начале боя. Ну теперь-то сын Тур-Тешшуба не промахнётся. Сколько можно промахиваться?
— Ты мой…
Вновь загудела отпущенная тетива, стрела фараона со свистом рассекла воздух и вонзилась в грудь вражеского возницы.
Таркинис охнул, покачнулся, откинулся назад, натянув поводья. Лошади дёрнулись влево.
— Н-на-а! — Хастияр метнул копьё в промчавшегося справа от него фараона.
Через мгновение левое колесо на скорости столкнулось c колесом другой меркобт и обе колесницы перевернулись, рассыпались. Неведомая сила выбросила Хастияра. Он беспорядочно кувыркнулся в воздухе и упал на спину. И не на ровную землю, а на оторванное колесо другой колесницы, нашедшей свой конец раньше.
В спине что-то хрустнуло и тело пронзила острая боль. Сознание едва не померкло, но всё же он каким-то чудом удержался на краю. Попытался встать и понял, что не может.
— Суте-е-ех! — донёсся далёкий клич сотен глоток.
Беспомощное состояние не отняло способность думать и думать быстро. Хастияр сразу всё понял — на поле появилась новая сила.
«Вот и конец… Не сумели…»
Ни облачка на небе.
«Мы согрешили, мы пожелали большего, чем дано было нам и Бог Грозы отвернулся от нас».
Ни облачка… Ослепительный, но равнодушный взгляд Вурусемы… Нет, это не она. Не она…
Бог мицрим ныне правит в небе. Амен-Ра сияет.
«Будет ли тело моё предано огню? Будут ли кости мои опущены в очищенное масло в серебряном кувшине? Будет ли трижды подано вино душе моей? Или сгнию я здесь без погребения, как тысячи братьев моих?»
— Сессу, смотри! — восторженно возопил Менна, — они уже здесь!
Рамсес блаженно прикрыл глаза.
— Слава тебе, отец мой Амен на миллионы лет!
Нет-хетер «Сутех» обрушились на «жалкого хеттского врага» всей своей нерастраченной
