обходительными манерами, в-третьих, немедленным предложением сотрудничать с его театром.
Честно признаться, первая репетиция ее несколько разочаровала — тесный, скверно освещенный, но густо прокуренный подвал и несколько уныло слонявшихся по нему фигур, одетых кто во что горазд.
— …Все это только начало, — понимая ее настроение, горячо убеждал Заславский. — Вскоре благодаря моим связям нам предложат гораздо лучшую сценическую площадку, сделают рекламу в газете, а билеты в наш театр будут продаваться через театральные кассы всего города. — Антонине очень хотелось в это верить, поэтому она ласково улыбнулась режиссеру и даже позволила взять себя под руку. — А теперь давайте поговорим о психологическом портрете вашей будущей героини. Наша знаменитая русская театральная школа трактует подобные персонажи несколько иначе, чем… — увлеченно заговорил Заславский, но тут же осекся, поскольку прямо перед ними, резко свернув к тротуару и скрипнув тормозами, остановился милицейский «воронок». Хлопнули дверцы, и оттуда показались два суровых милиционера — старшина и сержант.
— В чем дело? — поторопился спросить режиссер.
— Документы.
— Пожалуйста. — С несколько излишней поспешностью Заславский вытащил свой паспорт.
Пока старшина брезгливо листал его, сержант обратился к Антонине:
— А ваши?
— Мои? — удивилась она. — Но у меня нет паспорта, только служебное удостоверение.
— Заславский Виталий Иосифович, — тем временем лениво процедил старшина.
— Да, а в чем дело? — Режиссер был обладателем пресловутого «пятого пункта» анкеты, поэтому прекрасно понял интонацию милиционера.
— Ну что? — обратился тот к своему напарнику, который пытался при свете уличных фонарей рассмотреть мосфильмовское удостоверение Антонины.
— Паспорта нет, какое-то удостоверение…
— Все ясно. Вы можете идти, — обратился старшина к Заславскому, — а вот девушке придется проехать с нами.
— Куда это? — не на шутку испугалась Антонина.
— В отделение. У вас нет паспорта, поэтому надо выяснить вопрос о вашей прописке. Вдруг вы приехали откуда-нибудь из провинции, чтобы заниматься проституцией, а? — И он так красноречиво оглядел яркий наряд Антонины, что та невольно смутилась.
— Пожалуйста, товарищ старшина — Заславский явно разволновался, хотя и старался не показывать этого Антонине. — Можно вас на минутку?
Тот ухмыльнулся, переглянулся со своим напарником, но позволил режиссеру увлечь себя в сторону. Пока они разговаривали — причем режиссер судорожно лазил по карманам, то и дело доставая оттуда какие-то бумажки и суя их милиционеру, — Антонина стояла напротив сержанта и смущенно отводила глаза в сторону, поскольку он цинично разглядывал ее в упор.
Наконец разговор был закончен — старшина кивнул своему напарнику, они сели в машину и быстро уехали.
— Что вы им сказали? — поинтересовалась Антонина.
— Да что им скажешь, менты проклятые, паскудное племя вымогателей! — теряя самообладание вместе с интеллигентностью, глухо выругался режиссер. — Отдал почти все деньги, что у меня с собой были, теперь только на метро какая-то мелочь осталась. Черт, надо было сразу брать тачку и везти вас домой!
(В скобках заметим, что подобная мысль возникла у Заславского еще когда они только вышли на улицу, однако природная бережливость в тот момент взяла свое.)
— Неужели они отняли у вас деньги? — удивилась наивная Антонина. — Но за что?
— Эх, детка, да не за что, а почему. Потому, что в этой проклятой стране милиция, как и все правоохранительные органы, давным-давно уже полностью разложилась. Если во всех цивилизованных странах они служат для защиты рядовых налогоплательщиков, то у нас — только чтобы обирать и оскорблять. Нет, надо уезжать из этой проклятой страны с ее насквозь прогнившими государственными институтами, причем делать это как можно скорее! Когда во главе государства становится начальник тайной полиции, то ничего хорошего от этого ждать не приходится… — Тут он вскинул голову и вдруг внимательно посмотрел на Антонину. — Хотите выйти за меня замуж и уехать вместе?
— Куда? — растерялась она.
— Да куда хотите — можно в Америку, Израиль, Францию, Италию. У меня есть немало родственников за границей, так что нам всегда помогут устроиться. Только на это надо решаться прямо сейчас, пока Андропов еще не начал закручивать гайки!
— А как же мои родители? Нет-нет, что вы, я никуда не могу ехать без них…
…Существуют люди, именуемые в психологии интравертами, для которых собственные душевные переживания настолько важнее происходящих вовне событий, что они способны углубленно копаться в собственных чувствах, даже находясь на склоне готового к извержению вулкана.
Именно к подобному типу людей относился и Алексей Гурский. Пока вся страна ходила на цыпочках и говорила шепотом, ожидая похорон Брежнева и — самое главное! — того, что последует вслед за ними, Алексей был озабочен только одной проблемой — как найти Полину?
Он уже несколько раз заходил к ней и через дверную цепочку переговаривался с ее матерью, которая упорно уверяла, что не знает, где дочь, поскольку Полина «опять не ночевала дома».
Гурский бесился, сходил с ума, слонялся по улицам, не зная, что предпринять, — и так продолжалось до тех пор, пока он не столкнулся с Ивановым, который был явно навеселе.
— Привет! — обрадовался тот. — Пойдем помянем нашего дорогого Леонида Ильича, будь он неладен, маразматик старый!
Гурский пожал плечами, но покорно позволил увлечь себя в ближайший пивной бар.
— А ты чего такой мрачный? — осведомился Иванов, когда они осушили по две кружки холодного разбавленного пива. От плохо промытых кружек — их явно не мыли, а лишь ополаскивали холодной водой — противно воняло воблой.
— Ты не знаешь, где Полина? — вопросом на вопрос ответил Гурский.
— А зачем тебе она?
— Стихотворение хочу подарить.
— Чего? Стихотворение? — И Иванов красноречиво посмотрел на бывшего одноклассника как на помешанного. — А на хрена оно ей нужно?
— Все девушки любят, чтобы им посвящали стихи.
— Чушь собачья! Все девушки любят, чтобы им посвящали деньги! А они у тебя есть?
— Нет.
— Тогда пей за мой счет и читай мне свои стихи, пока меня окончательно не развезло.
