пальцев к губам, целует, а взгляд так и не отрывает, смотрит потемневшими глазами. У меня сбивается дыхание, и я пытаюсь вспомнить, почему отношения с Лайсом должны быть исключительно платоническими. Не вспоминается. А Лайс запечатлевает ещё один поцелуй, но теперь на ладони и подбирается к запястью.
Точно!
Я не хочу вот так, когда во мне ищут утешение, а не хотят по-настоящему. Мне удаётся собрать мысли в кучу, отогнать заволакивающий разум дурман страсти, но свободная рука будто сама собой тянется, и я пропускаю между пальцами мягкие пряди. Коснувшись его щеки, я тихо спрашиваю:
– Пойдём?
– Да, майя.
Откуда в нём эта готовность подчиниться любому капризу? Я уверена, что он скажет “да, майя”, чего бы я ни затребовала. Слепое обожание коробит, а Лайс будто не замечает моей неловкости и приобнимает за плечи.
Настрой на романтику вдребезги разбивает служанка.
Лайс, естественно, пропускает меня вперёд, и я первая, кого служанка видит. Заметить Лайса она не успевает. Подхватив поднос с ужином, служанка направляется в мою сторону и на ходу заявляет:
– Госпожа, в наш дом сегодня пришла трагедия. Герцог Кайнайский, не выдержав позора быть камиром, да ещё и камиром простолюдинки, очистился в родовом пламени. В связи с его безвременным уходом вдовствующая герцогиня-мать надеется на ваше понимание. Вы покинете герцогство незамедлительно, госпожа.
– Ты заявляешь, что герцог… покончил с собой?!
– Как и его отец, – кивает служанка, которой я преградила путь, и она вынуждена остановиться передо мной с подносом.
Даже не знаю, что сказать…
– Передай герцогине, что я восхищаюсь её гостеприимством. Выгонять, ах, простите, просить удалиться на ночь глядя, не позволив поужинать…
– Госпожа?! В доме трагедия, потерян единственный наследники, надежда рода, а вы…
– Я, – перебиваю я.
Я думала, меня больше не удивить, оказывается, есть, чем. Служанка сообщает о смерти господина настолько равнодушно-буднично… Будто сообщает, что петуха зарезали на заднем дворе.
Служанка слегка теряется под моим напором.
Может, у неё тоже мозги промыты? Или она безоговорочно предана вдовствующей герцогине? В любом случае она перешла черту.
Не дожидаясь продолжения, Лайс уверенно входит следом за мной, и служанка, хрипло ойкнув, шарахается, с подносом заваливается назад. Лайс подхватывает… поднос, а служанке позволяет шлёпнуться, благо она скорее сползает по стене и садится, нелепо раскинув ноги, чем по-настоящему падает.
– П-призрак, – с ужасом выдыхает она.
Лайс кривит губы:
– Ты уволена. Завтра до полудня покинь мою землю.
– Герцог… не очистился от позора в родовом огне? – доходит до неё.
Служанка с трудом, цепляясь за стену, поднимается. Видя, как ей тяжело, мне становится её по-человечески жаль. Ей бы на пенсии отдыхать, а не каменный мешок обслуживать. Но я не вмешиваюсь. Потом спрошу, когда мы с Лайсом останемся наедине, а лезть сейчас – подрывать его авторитет. Кстати, служанка не выглядит напуганной угрозой увольнения, она скорее расстроена, что Лайс пошёл против воли её госпожи, и ей явно не терпится доложить. Служанка бочком выбирается в коридор.
Лайс захлопывает дверь, ставит поднос на стол и морщится:
– Ужин, майя… Простите.
Я подхожу ближе.
Чёрствый хлеб, разваренная в жижу крупа и сверху, как насмешка, половинка яйца с дыркой вместо желтка. Наверное, каша даже съедобна, но я бы не рискнула пробовать.
– Вдовствующая герцогиня питается также? – уточняю я. Мало ли, хотя не верю.
– Отнюдь, майя. Это… для вас.
– Оу? – тогда я польщена. – Кажется твои усилия по спасению нашего ужина прошли впустую.
– Мне жаль, Ирэн.
Я отмахиваюсь и выуживаю из своей сумки кулёк пирожков с мясом, яблоки. Плитку шоколада с фундуком оставляю на дне, мало ли, калории срочно понадобятся, пусть будет про запас. Пока я разворачиваю свёрток и делю пирожки, вид у Лайса становится всё более и более виноватый, но от угощения он благоразумно не отказывается, а я, убедившись, что в чайнике пустой кипяток, впрочем, уже даже не кипяток, а очень горячая вода. Для моих целей сойдёт – я забрасываю чайный пакетик с предусмотрительно оторванной земной биркой.
Ужин скудный, зато по-домашнему уютный, мирный. Прислушиваясь к ощущениям, я понимаю, что Лайс больше не испытывает боли. Нет, он далеко не в порядке, но он справляется. И вообще я восхищаюсь его стойкостью и волей к жизни. Сколько лет проклятье точило его изнутри? Лайс устоял, выжил. Думаю, он бы и дальше сопротивлялся, если бы не вдовствующая герцогиня, которая, нажимая на самые болевые точки, буквально толкнула его за грань. Но о ней сегодня мы не будем. Завтра тоже бы не хотелось, но завтра, увы, встреча неизбежна. А пока мы доедаем пирожки, допиваем чай. И я замечаю, что смотрит Лайс на меня как-то странно. С ожиданием?
– Ночью будет ещё холоднее, – вроде бы факт, но я снова слышу в его голосе звон вины.
– Вместе теплее, – фыркаю я и для успокоения обещаю. – Ляжем в тёплой одежде.
И будем вместе спать… в буквальном смысле.
Кивнув, Лайс встаёт из-за стола, приседает на корточки у камина, подкручивает обогревающий шар, и вскоре в комнате немного теплеет. Но не настолько, чтобы я отказалась хоть от одного из вороха одеял.
Я перебираюсь на кровать, сажусь с ногами, сверкая из-под подола белыми носочками. Лайс, мне кажется, теряется. Я подкидываю в ладони баночку с волшебным чудо-маслом и призывно хлопаю рядом с собой. Подспудно я ожидаю протеста, но Лайсс послушно устраивается рядом, полностью повторяет мою позу.
Послушание послушанием, а в глазах прорывается затаённое предвкушение. Ловить за запястье не приходится, Лайс сам протягивает руки. Я сперва осматриваю – если старые шрамы чуть побледнели, а язвочки подсохли, то кисти в целом… выглядят хуже. Свежие волдыри, краснота, кровоточащие ранки.
Цыкнув, я щедро выскребаю из баночки и грею плотное масло.
Первое касание, и Лайс со свистом втягивает воздух. Я никак не реагирую, и Лайс закрывает глаза. Я ловлю по связи его наслаждение… и возбуждение. Лайс стонет сквозь стиснутые зубы. Никогда бы не подумала, что парня может так накрыть от прикосновений к ладоням. Не удержавшись от соблазна, я хулиганю – тяну его удовольствие на себя, тяну вместе с магией и, усиленное, возвращаю. Как тогда, на медитации.
Мне самой становится жарко, но Лайса накрывает всерьёз.
Его глаза широко распахиваются. Осознанности в них нет ни капли, взгляд абсолютно шалый, и я, закончив с ладонями, перебираюсь на чистую кожу запястий, провожу вдоль венок. Лайс стонет, я лишь ускоряю закольцованный между нами поток магии.
Что я творю, совсем бессовестная.
Довожу парня.
Лайс выгибается в спине, стонет и обессиленно падает на спину. Поток развеивается, и я сама
