из общего фона, но и тянутся за основными словно шлейф. Или Тень.
– По праву майи я запрещаю тебе использовать магию, камир, – рявкаю я.
По нашей связи прилетает облегчение, надежда, благодарность и шлейфом злоба, испуг. Эмоции раскалываются на два потока. Я шагаю ближе, хватаю Лайса за запястья, смотрю ему в глаза. Он не сопротивляется, а вот в глазах снова мелькает неясная тень. Я ещё не понимаю, что именно вижу, просто доверяю своему восприятию. Ответ ведь напрашивается.
Искать специалиста? Я не уверена, что у нас есть время. Тень начинает паниковать, и неизвестно, что она ещё устроит, причём устроит прямо сейчас. Чёрные колючки взлетают, будто подхваченные порывом ветра. Лайс болезненно морщится и косится на окно, а у меня отпадают последние сомнения.
– Стоять на месте, камир.
– Да, но вы не сможете удерживать меня вечно, майя, – улыбка кривая. Я снова ловлю боль и обречённость.
Зря он.
Вместо ответа я произношу по памяти длинную формулу призыва-воплощения-подчинения и подкрепляю магией. От Лайса приходит удивление и полнейшее непонимание. Я замираю. Неужели ошиблась? Секунду, показавшуюся вечностью, ничего не происходит, только чёрные колючки кружат и царапают.
Лайс охает, валится на пол, зажимает голову, будто у него жесточайшая вспышка мигрени. Я теряюсь, потому что вредить я точно не собиралась. Нужен специалист… Поздно. Лайса окутывает чёрный дым, на долгое мгновение вовсе скрывает. Я вижу перед собой лишь клубящийся мрак.
Сердце бешено бьётся.
Облако колючей сажи разрастается, поднимаетсся чутть ли не до потолка этаким воздушным шариком – мрак наверху, а к полу тянется тонюсенькая ножка. Лайс лежит на полу, свернувшись клубком и рвано выдыхает, когда “ножка” его отпускает. Я хочу сесть рядом, коснуться его плеча, но не оставлять же облако без присмотра. Хотя что я с ним могу сделать? Ни малейших идей, надежда на озарение. А облако стремительно съёживется, обретает плотность и морду. Первой появляется бездонная пасть в обрамлении призрачных зубов, следом там, где должен быть нос, образуется провал и последними алым вспыхивают глаза. Будто два уголька тлеют в золе.
Пасть распахивается, вываливается лоскут языка, и морда выразительно облизывается.
Самое время испугаться…
– Жуть, – выдыхаю я, глядя на морду, которая почему-то кажется скорее карикатурной, чем по-настоящему страшной.
– Я Жуть, – чему-то радуется морда, причём “жуть” выделяет голосом, произносит с непонятным мне значением.
– Ага…
Морда делает круг под потолком, несколько раз перекувыркиваясь. Выглядит так, будто она привыкает к новому воплощённому состоянию, и оно ей… нравится? Былой злобы нет и в помине. Да что там! Морда резвится будто дитя.
Очередной пируэт, и морда внезапно пикирует ко мне:
– Верни меня в него, пока не поздно!
Интересная оговорочка про сроки. Лайс так и лежит на полу…
– Зачем? – миролюбиво уточняю я.
– То есть как зачем?! – изумляется морда. – Я его почти съел. Чуть-чуть оставалось. Его отчаяние такое сладкое, такое питательное, м-м-м… Ну? Возвращай уже.
Ложноножка вытягивается и снова цепляется за Лайса. Я подаюсь вперёд. Я плохо понимаю, как отогнать полуматериальный дым, но ничего плохого вроде бы не происходит. Ложноножка не ввинчивается в кожу, а печально тыкается.
– Жуть, – повторяю я.
– Ну?
Я же расплываюсь в улыбке – формула сработала, и без моего разрешения морда может только облизываться.
– Лайс? Всё, все запреты снимаю, – я сажусь рядом по-турецки, осторожно ерошу волосы на его затылке. – Лайс?
Он отключился?
Я беру его за руку, пытаюсь найти пульс. Лайс неловко ловит мои пальцы, сжимает. Жив, в сознании – уже хорошо. Лайс пытается приподняться, но безуспешно. Я обхватываю его за плечи и укладываю к себе на колени.
– Спасибо, – едва различимо шепчет он и устало закрывает глаза.
– Дай доесть, – хнычет морда.
– Ты кто? – переключаюсь я на неё.
– Как это кто? Ма, ты совсем болезная? Ты же только что меня назвала. Я Жуть.
Кто?! Почему я вдруг “ма”?! Я смотрю на морду, морда пылает алыми угольками на меня. Немая пауза, что называется.
Попытка номер два.
– Жуть, я, например, человек. А ты?
– Если ты, ма, человек, то и я человек. Совсем болезная… Дай доесть, а?
Логика железная, не поспоришь.
– Жуть, Лайса есть нельзя.
– Почему?!
– Потому что “па”, – будем общаться в понятных Жутику терминах.
Лайс вздрагивает, широко распахивает глаза и переводит полный потрясения взгляд с меня на Жутика и обратно. Очень хорошо его понимаю – у меня наша новоявленная деточка тоже ни умиления, ни восторга не вызывает. А что делать… Воспитывать.
– Па? – переспрашивает Жуть насквозь скептично, но тотчас плюхается Лайсу на живот, – Па! Па-па-па!
Лайс тихо охает.
– Ты как? – спрашиваю я его.
– Чувствую себя… счастливым? – Лайс снова закрывает глаза и, что примечательно, даже не пытается согнать с себя устроившего попрыгушки Жутика.
Я не знаю, сколько времени проходит, Жуть снова кувыркается под потолком, а Лайс переворачивается на бок, приподнимается на локте.
– Ты понял, что произошло? – бестактно ляпаю я. У меня только смутное понимание.
Лайс кивает:
– Проклятье одержимостью духом отчаяния.
– И кто тебя так? – по-прежнему бесцеремонно лезу я. Это ни разу не праздное любопытство, знать имя убийцы, именно убийцы, вопрос безопасности.
Взгляд у Лайса становится больной, он закусывает губу до крови. И я вдруг понимаю, что знаю, кто это. Вдовствующая герцогиня-мать. Просто даже будучи свидетелем её чудовищных слов, я до последнего не допускала даже тени мысли, что бабушка может с холодной расчетливостью лишить внука жизни.
– Вдовствующая, – шепчет Лайс.
Ему больно, но я чувствую разницу. Эта боль Лайса не убивает, она не колется чёрными колючками.
Я обнимаю его, выдыхаю в затылок и как-то само собой прижимаюсь губами. Мы замираем. Хрупкое мгновение близости длится всего мгновение. Лайс отстраняется, протягивает руку и заправляет мне за ухо прядку волос. Меня пробирает от нежности, а Лайс поднимается, подаёт мне руку:
– Пол холодный, майя.
– Пойдём, – соглашаюсь я, встаю.
И не отпускаю его руку, уверенно тяну в сторону спальни.
– Надо погасить свет в кабинете, – беспокоится Лайс.
Я киваю. Если предложу денег, то Лайс почувствует себя униженным, поэтому мы идём в кабинет. К тому же такое приземлённо-бытовое дело… не знаю, как на Лайса, а на меня действует умиротворяюще.
Вынырнув вслед за нами коридор, Жуть с возгласом полным радостного энтузиазма уносится во тьму коридора. Лайс лишь провожает его взглядом, а я, прикинув, что пугать в герцогстве особо некого, разве что служанку, тоже не вмешиваюсь.
В кабинете Лайс не только гасит свет, но и восстанавливает на книгах защиту. Он ловит мой взгляд и внезапно берёт меня за руку, а сам склоняется и подносит кончики
