собой. Наёмники охраняют, священники суть заказчики этого похода… но зачем нужны мы?
Кэррот одёрнул сползающую с плеча скатку.
— Очевидно, «мундирами светим», обеспечиваем законность. Одно дело, сброд всякий в пустоши прётся, другое — сброд в компании с местной милицией.
— Это всё меняет, — деланно согласился Изваров. — Устроил нам Хенрик изгнание! Нелегально, без инструкций… Ладно. Сам-то я рад из Хендры выбраться, в горах побывать, а ты? Дамы не будут скучать? Мне казалось, у тебя завязались некие отношения.
— Ну, ты знаешь, отношения как шнурки: то завяжутся, то развяжутся… Всё равно в каземате сидел. Да и любопытно, что дальше, за ущельем.
— Спуск в долину, отрезанную от моря хребтом. По карте…
— Что мне карта! Глазами увидеть хочу.
«Да, мне тоже интересно, что дальше, — подумал Костик. — Куда идти после службы?» Вслух ничего не сказал.
Отряд встал у входа в ущелье. Солнце выглянуло из облаков, и горы отбросили резкую тень. По склонам сбегала река: когда стихли шаги, её вдруг стало слышно. За обочиной в сухой траве стрекотали кузнечики.
— Привал, — пояснил бледный, покрытый испариной Турфан Корчев.
Они ополоснулись холодной водой и наполнили фляги. Кёрт Олясин расселся на шершавом горбу нагретого солнцем валуна и надменно обозревал округу. Паломники, оживлённо переговариваясь, набирали воду в меха и баклашки. Простые люди в неброской одежде, с мешками и сумками; широкополые шляпы и тканые клобуки покрывали их головы. Каждый носил на шее подвеску с религиозным символом: Костик опознал шестиугольник с круглой дыркой посередине. Надо позже спросить, что он означает.
В стороне от церковного люда на камнях кружком сели гномы. Кряжистые фигуры, грубые, будто вырубленные из гранита лица, длинные бороды — всё согласно традициям. Бородачи застыли в молчании, будто окаменели. Лишь один, судя по всему — младший, возился с походным скарбом, таскал воду в железном ведре, наполнял бурдюки, подтягивал ремни на ранцах. Кёрт вздохнул, посочувствовав труженику: недавно, весной, они в Спаде тоже маялись на побегушках.
Выше по течению, где стремнина бурлила среди сверкавших на солнце камней, с диким криком и гоготом появились наёмники. В чём мать родила они бросились в неглубокую речку, фыркая, толкаясь и вопя всякую похабщину; паломников сразу как ветром сдуло, и даже степенные гномы поглядывали на солдат удачи с неодобрением.
— Хорошо, хоть нужду на ветру не справляют, — прокомментировал Кэррот.
— Не уверен… полдня всего с ними идём, — отозвался Констанс.
— И не говори! Животные, никакой дисциплины.
Они встали с нагретого камня и направились в хвост каравана. Привал близился к завершению. Предстояло пройти Вратами Оркании.
Ущелье запомнилось грандиозными видами и ледяным ветром. Грязно-оранжевые скалы, обветренные и потрескавшиеся, громоздились над головой. Под сапогами хрустели мелкие камни и даже снег со льдом. Кэрроту с Костиком это было внове; родившимся в Горке пришлось привыкать к настоящим горам. Древки топоров неплохо заменяли посохи, главное — не натыкаться на штык. На подъёмах и спусках отряд смешивался; можно было общаться с паломниками. Через час ущелье закончилось. Они вышли в поросшую травой долину, что сбегала косыми террасами вниз, в необжитые земли Оркании. На одной из ступеней каменной лестницы, отыскав среди склонов ручей, отряд и встал лагерем.
Церковь обеспечила их и кровом, и снедью: милиционерам выдали пару двухместных тентов и по порции сухарей с солониной и водорослями. Подкрепившись, Олясин с Изваровым растянули тент на подпорках, раскинули скатки плащей и легли отдыхать да советоваться. Верующие утверждали, что идут в дикие земли с возвышенной целью: «приход основать». Брести по горам и долам предстояло не меньше недели; вёл всех священник Бартоло, одержимый идеей нести свет религии в земли немирных орков. Он-то и нашёл идеальное место для культового сооружения. Часть людей останется на постройке, а другие через месяц вернутся в Хендру за припасами и свежей рабочей силой. Зачем в экспедиции милиционеры? «Дык порядок чтоб был».
— Ты вот днём говорил, будем формой светить, — завёл Костик, опёршись на локоть. — Не сходится. Перед кем там светить, в диких землях? Оркам будем нашивки показывать?
— Даже не начинай, друже, — зевнул Кэррот. — Ты опять ищешь какую-то логику, а её в нашем мире немного. Скоро всё прояснится — поболтаем, послушаем… и пускай это будет что-нибудь интересное! Лето кончается… штрафной месяц в кругу святош, наймитов и коллег можно смело из жизни вычёркивать.
— Да, вот так мы наказаны. И не Хенриком вовсе. Пошли в милицию защищать и спасать… И чем занимаемся?
— Ой, ну хватит гундеть. Я уже одного защитил от Порсона… Да и в Спаде чёрт знает чем занимались, но выгорело же, — он хлопнул по рукаву с посеребрёнными лычками. — Главное новых залётов не нахватать, это да! А сейчас ты как хочешь, а я отбываю в страну сновидений.
Утомлённые переходом, они моментально уснули. Спасибо наёмникам, что охрану отряда они взяли на себя, и дежурить ночами не требовалось.
На рассвете друзей разбудили протяжные вопли. Голосили паломники: священник Бартоло начинал утреннюю проповедь. Опухшие ото сна Костик с Кэрротом решили сходить на бесплатное представление. Замотавшись от холода в шерстяные плащи, они стали неотличимы от спешащих на зов прихожан.
Сухощавый ехидный Асперо запомнился сразу, а Бартоло прежде не выделялся из массы попутчиков. То был человек среднего роста, полноватый, подвижный и громкий. Забравшись на камень, он обратился к пастве с энергичным воззванием:
— Возрадуйтесь, братья мои! О да! Ибо воистину мы вступили сегодня на путь тернистый, путь дальний, путь праведный! Кто знает, зачем зажигаются звёзды на небе? Ты знаешь? А ты? А? Курапахайя! Я тоже не знаю, но раз зажигаются, значит, это богоугодно!
Говорил он немного бессвязно, но выразительно, с чувством, гримасничая и жестикулируя. Окружающие смеялись, били в ладоши и радостно голосили: очевидно, проповедь их действительно услаждала.
— Мы томились в унынии, ждали чуда во тьме… Нам сказали, мир на краю гибели! И нет церкви, что объединит и вперёд поведёт всех… Но я говорю — есть такая церковь, и мы все в ней сегодня! О да! Это Церковь Шестигранника, пресвятая и чистая. Верьте! И на вас снизойдёт дух блаженства, дух счастья, дух радости!
— Шестигранника? Я думал, они из Семиугольников! — подивился Кэррот.
— Конечно нет! — ближайший паломник оглянулся с брезгливым сочувствием. — Семиугольники — грязные изуверы. Не путай!
Отец Бартоло хлебнул из баклашки и продолжал.
— Есть много тьмы, в которой живут люди, всякий ужас пришёл, мрак кромешный из Плохих Мест, о да… Но во тьме загорелась звезда, и теперь мы идём к ней! Мы вместе! Свет небесный сегодня вольётся в тебя, и ты будешь радоваться! Возликуем же,
