выбирать, которым не должно быть позволено выбирать, чья свобода по праву отменяется государством, что означает не только разделение людей на тех, кому можно позволить свободу, и тех, кому нельзя, но и то, что государство должно иметь расширенные полномочия для принятия этого демографического решения. Более того, это жизнь тела, в которую государство теперь вступает без свободного согласия и с целью ограничить само право на согласие. В свете призрачной сцены, которую мы описываем, разве не разумно спросить, чьи телесные границы нарушаются и контролируются, и какая самодовольная жестокость санкционирует это расширение полномочий государства решать, чьи тела будут жить в свободе, а чьи нет?
В гомофобном и трансфобном мире детям, лишенным возможности получить образование в области секса, гендера и сексуальности, которое признало бы и утвердило их жизнь, остается только гетеронормативное образование, причем обязательное. И мальчикам, и девочкам необходимо понять, что заданные гендерные роли - это не обязательно те, которые они примут или которые окажутся устойчивыми в их жизни. Это может означать смену пола, но может быть и способом переосмысления того, что значит быть мальчиком или девочкой, или поиском словарей, выходящих за рамки бинарного. Можно перевернуть ситуацию и утверждать, что криминализация сексуального образования сама по себе является следствием лишения, истинным местом и инструментом насилия. Но, возможно, "злоупотребление" как термин сейчас слишком плохо используется, чтобы включать его без оговорок. Повторим, что утверждение о злоупотреблении эксплуатирует моральный ужас перед жестоким обращением с детьми, когда этот ужас должен оставаться именно там, где он должен быть, то есть с детьми, которых бьют, калечат, бросают или лишают средств к существованию взрослые и учреждения, ответственные за эти травмы и потери. Детям, лишенным образования и заботы, наносится серьезный вред. Подобные лишения наносят психический ущерб, создавая ситуацию, в которой сама жизнь становится формой ущерба, от которого они должны бежать. Если ребенок-квир или транс стремится жить, если девочка, назначенная при рождении мужчиной, стремится изменить возложенные на нее гендерные ожидания, если мальчик, назначенный при рождении женщиной, стремится утвердить свою жизнь, а языка или сообщества, в котором эти жизни могут быть утверждены, не существует, они становятся отходами, изгнанными из человеческого сообщества, а их сексуальность и гендер становятся невыразимыми. Гетеронормативность становится обязательной, подкрепленной законом или доктриной, формируя горизонт мыслимого, пределы мыслимого и живого. Таким образом, задача состоит в том, как утверждать жизнь вместе с другими, чтобы придать ценность и поддержать всех тех, кто стремится дышать, любить и двигаться без страха перед насилием. И где, кстати, в этой сцене "сторонники жизни"? Ни одно государство, отказывающее трансвеститам в медицинской помощи и признании, не утверждает их жизнь.
Атака на гендерную идеологию использует аргументы, затрагивающие широкий круг людей, и ее формы обезображивания и цензуры параллельны так называемой критической расовой теории. Эта фраза также функционирует как аббревиатура, призрачно наделенная разрушительной силой, которая может быть остановлена только немедленным расширением государственных полномочий. В Соединенных Штатах и Великобритании оппозиция критической расовой теории часто фокусируется на фразе "системный расизм". Если расизм в Соединенных Штатах является системным, или история империи в Соединенном Королевстве - это одновременно и история расизма, и если расизм продолжается в обоих контекстах в иммиграционной политике, которая дает преференции белым и регулярно отказывает цветным, тогда расизм, конечно, изменил формы, но он был там с самого начала, и он не закончился. Утверждение, приписываемое критической расовой теории, состоит в том, что она сообщает, что Соединенные Штаты с самого своего возникновения являются расистским обществом, восходящим как к геноциду коренных народов, так и к институту рабства. Это также описывается как "индоктринация". Подстрекательский подтекст, который, как кажется, следует за этим, заключается в том, что Соединенные Штаты "являются" расистскими, и это "являются" воспринимается как исчерпывающее утверждение: Соединенные Штаты (или Соединенное Королевство) являются расистскими, и не что иное, как расизм во всех аспектах и на протяжении всей своей истории и настоящего времени. Есть разные способы осмысления этого утверждения, один из которых звучит так: Соединенные Штаты никогда не были свободны от расизма, и мы должны бороться за тот день, когда они наконец освободятся от него. Это утверждение и правильно, и разумно. Мы можем посмотреть на показатели заболеваемости и смертности в Соединенных Штатах, чтобы совершенно четко подтвердить, что чернокожие и коричневые люди имеют меньший доступ к достойному медицинскому обслуживанию, чем белые, чаще становятся объектами полицейского насилия и чаще попадают в тюрьмы. Это утверждение, безусловно, хорошо задокументировано.
При запрете "критической расовой теории" для оправдания цензуры часто используется антидискриминационное законодательство, утверждающее, что белые люди не должны обвиняться в расизме, потому что они белые, и не должны нести ответственность за преступления, совершенные белыми людьми предыдущих поколений. Но при нападении на критическую расовую теорию термин "критический" приравнивается к уничтожению, а "расовый" - к полномасштабному нападению на нацию, как будто речь идет об угрозе национальной безопасности. Конечно, мы должны спросить, чья нация подвергается нападению, и кто были люди, подвергавшиеся нападению во времена рабства, а теперь на улице, в метро, в тюрьме? Не переименовано ли, если не сказать перебрендировано, это самое уничтожение в реакционном повороте, который наделяет правовую теорию такой огромной разрушительной силой? Несущая в себе грозную силу, фраза "критическая расовая теория", как известно, ведет наступление, и в Соединенных Штатах на момент написания этой статьи она запрещена в учебных программах по крайней мере семи штатов, а еще в шестнадцати штатах находится на стадии разработки. Неудивительно, что некоторые из тех же самых правых организаторов в Соединенных Штатах, которые выступают против критической расовой теории, также нацелены на преподавание "гендерной" и "гомосексуальной теории" в школах.
Do No Harm, некоммерческая группа, выступающая против транс аффирмативной медицинской помощи для молодых людей, финансировала лоббистов в нескольких штатах США, включая Канзас, Миссури, Теннесси и Флориду, чтобы помочь принять законопроекты, ограничивающие доступ к медицинской помощи. Она стремится "защитить детей от экстремальной гендерной идеологии", поддерживая усилия по ограничению транс аффирмативной медицинской помощи для молодых людей. Однако вначале она выступала против "критической расовой теории" при приеме на работу и обучении в медицинских школах. На сайте организации можно найти набор метонимических ссылок, в которых ряд социальных движений и академических теорий рассматривается как опасность: "То же самое радикальное движение, которое стоит за "Критической расовой теорией" в классе и "Отказом от финансирования полиции", наступает на здравоохранение, но почти никто об этом не знает".
Некоторые оппозиционеры стремятся к еще более призрачным эквивалентам, пытаясь разжечь народные страсти, чтобы выступить против преподавания как сексуальности, так и расовых исследований. Кристофер Руфо,
