В туре в поддержку Stained Class я забрал один из них в пустой лифт, открыл, нажимал кнопки на каждом этаже, а затем, как только двери закрывались, выбегал. И стреляющий неуправляемый огнетушитель катался между этажами по отелю, поливая посетителей, ожидавших лифт. Так я не веселился с тех самых пор, как Корки катался в лифте и обрабатывал клиентов.
Priest всегда любили прикалываться над дорожной командой. Когда я узнал, что один из них остановился в Токио в двух номерах от меня по коридору, медлить нельзя было ни секунды – я хотел, чтобы о моей любви к огнетушителям узнали не только на родине.
Я схватил огнетушитель со стены, откупорил носик под дверью этого бедолаги, нажал на верх, а сам смотался к себе в номер. Дверь у меня была приоткрыта, и я наблюдал за этим весельем, как вдруг услышал очень грубый крик… На японском?
Я ошибся номером! Дверь резко открылась, и оттуда заковылял японский бизнесмен, с ног до головы покрытый розовым порошком. Тот же самый порошок я увидел на стенах и коврах в его номере. Я думал, все огнетушители наполнены водой, но, видимо, у японцев все по-другому!
Я легонько захлопнул дверь. Пострадавший парень в розовом выл, и я слышал крики, и люди бежали по коридору, а потом, спустя пять минут, завыла сирена. В окно я увидел, как возле отеля припарковалась полицейская машина.
Твою же мать!
Услышав, как идут по коридору и стучат во все двери, я тут же надел свое подарочное кимоно и собрал волосы в пучок. В дверь моего номера стали барабанить, и я спросил: «Кто?»
«Полиция! Полиция! – отозвался голос. – Нам нужно с вами поговорить!»
Я открыл дверь, театрально зевая: «Чем обязан?»
За дверью стояли двое полицейских и менеджер отеля, говорящий по-английски «Кто-то сорвал огнетушитель! – сказал он. – Вам что-нибудь известно?»
– Какой ужас! – ответил я. – Нет. Я крепко спал. Простите, мне нужно выспаться. У меня завтра выступление.
– Простите за беспокойство! – извинился менеджер. Мы поклонились друг другу, и я пошел в кровать, залез под одеяло и ржал как ненормальный.
Сами концерты прошли с оглушительным успехом. Первый прошел в театре Nakano Sun Plaza, размер которого в два раза превосходил Большой театр Вулверхемптона. Мы были потрясены, когда узнали, что у Priest в Японии есть армия поклонников. Я был тронут и никак не мог этого осознать.
В голову пришла блестящая идея, как открыть свое выступление. Для вступления мы использовали «Богатырские ворота» Мусоргского, красивую классическую композицию. А затем занавес опускался…
– Разве было бы не круто в самом начале повернуться к публике спиной? – предложил я ребятам.
– На кой черт тебе это? – вполне логично задались они вопросом.
Я объяснил им свою благородную идею. У публики крыша поедет, когда они услышат вступление. А когда опустится занавес и они увидят сквозь сценический дым наши спины, и вовсе дар речи потеряют… А потом и рассудка лишатся, когда мы повернемся к ним лицом! Мы трижды сведем их с ума!
Видимо, ребята были не сильно убеждены, но поддержали мою идею. И в первый же вечер мы заняли свои места, зазвучала великолепная музыка Мусоргского, опустился занавес и… За нами развернулась настоящая «битломания» – или правильнее будет сказать, «пристомания».
Это было необычно. В конце 1970-х западный поп и рок только начинали проникать в Японию. В стране было ощущение, что эта музыка только для девочек, поэтому треть публики состояла из девушек и женщин, вопивших во всю глотку.
Это была настоящая «битломания». Не успели мы начать играть первую песню, как над головой полетели мелкие предметы. Это было как во время концерта «Битлз», когда Джордж Харрисон обмолвился, что группа обожает мармелад «Желейные детки», и фанаты их ими закидали.
И вот мы пытаемся сыграть «The Ripper» («Потрошитель»), а пара тысяч японских девочек вопят как сумасшедшие, и на сцену, исчезая в сценическом дыму, летит разная еда, конфеты, мягкие игрушки и другие небольшие сувениры. Вот это вечерок!
В Японии было полно таких приключений. Помимо зализанного модернизма Токио мы увидели древний город Киото с его потрясающими руинами, где я купил маме несколько маленьких кукол в национальных костюмах. Я всегда привозил ей кукол и знал, что и эти приживутся.
Год выдался невероятным. Мы прилетели в Хитроу, и правильнее всего было бы немного отдохнуть, прийти в себя, расслабиться и переосмыслить произошедшее. Мы заслужили перерыв.
Поэтому сразу же вернулись в студию, где начали работать над следующим альбомом.
8. Командовать у себя дома будешь!
В конце 1970-х Judas Priest демонстрировали невероятную производительность. Для нас было парой пустяков отыграть масштабный многомесячный американский и европейский тур, вернуться домой, отдохнуть не больше недели, а затем вернуться в студию и работать над новым альбомом.
Отчасти нас подгонял лейбл. «Вы сейчас реально набираете обороты! – говорили нам CBS. – Конкурируете с именитыми группами, поэтому об отдыхе можете забыть. Нет времени сбавлять скорость. Надо оставаться в поле зрения!»
Это была упорная работа… Но не было ощущения, что мы себя истязаем. Мы сами этого всецело хотели. Сложный график мы считали испытанием и доказательством своей стойкости и решимости как группы. Сразу же пойти в студию после тура казалось абсолютно нормальным и правильным решением.
Поэтому не успели мы прийти в себя после акклиматизации, вернувшись из Японии, как поехали в Лондон сочинять второй за 1978 год альбом. Продюсером наняли Джеймса Гатри, потому что нам понравилась его работа над кавером Spooky Tooth (несмотря на малые сроки). Приехав в студию, тут же взялись за дело. Полагаю, в этом было преимущество безостановочных студийных сессий и изнуряющего гастрольного графика. Мы всегда были вместе, у нас не было свободного времени, и мы постепенно превращались в хорошо слаженный металлический механизм.
К тому же мы чувствовали, что не стоим на месте. Становились сыграннее, увереннее, полностью посвящали себя группе и думали над тем, как сделать её еще мощнее. Сегодня мне нужно прилечь от одной только мысли о том изнуряющем графике. Но раньше это было обыденностью.
Priest никогда не сочиняли в дороге, поэтому мы всегда могли пойти в студию – у нас ничего не было готово – и начать с чистого листа. Нас это никогда не заботило, и на этот раз песни рождались и обретали форму невероятно быстро. Мы были в ударе и выжимали из этого максимум.
Есть тонкая грань между «влиянием» и «вдохновением» от другой группы. Когда ты «под влиянием», зачастую ты просто копируешь других артистов и пытаешься звучать, как они. Но когда мы сочиняли «Take on the World», меня, безусловно, вдохновила песня Queen «We Are the Champions».
Когда Гленн придумал сумасшедший рифф, мне тут же захотелось написать похожий текст на классические темы Priest: оптимизм, вера в себя, триумф перед лицом невзгод. Только «Take on the World» был чем-то большим. Мы пели о мощной связи с фанатами – своей преданности им. Металл все еще постоянно подвергался насмешкам, а это было заявление в стиле гимна о нашей вере в ценность музыки, и фэны разделяли эту точку зрения. Мы были едины:
