но, может быть, у него, кроме рисунков, была какая-то другая цель, чтобы в ненастную погоду просить человека с ключом и собакой открыть бар.
Снова пошёл дождь, и капли забарабанили по крыше дома и стоящим на песке деревянным шезлонгам. Выстроенные в ряд перед баром – их ещё не успели убрать на зимнее время, – они были основательными и тяжёлыми. Тогда Профессор предложил сделать совместный проект, который, если у кого-то ещё остались сомнения, оправдал бы выездное занятие. Пусть это будет фотография – групповой портрет на безлюдном пляже. Под руководством Профессора студенты раздвинули шезлонги на одинаковое расстояние друг от друга и улеглись на мокрых досках в неловких позах. Не бог весть что, но сиреневые тучи, раскаты грома, шум дождя и пустынность оторванного от остального мира пляжа придали моменту значимость, а фотографии – неповторимость.
– Прекрасно! – сказал Профессор и, встав спиной к реке, лицом к деревянному дому, сделал несколько кадров на телефон. Потом, отдав телефон человеку с собакой, занял свободный шезлонг рядом с девочкой с красными волосами, чтобы сфотографироваться со студентами, неподвижно возлежащими вдалеке от города и стен учебного заведения, на фоне фресок, сделанных художником-концептуалистом.
Фотография, конечно, была не единственной целью поездки. В тот осенний вечер, когда на заштрихованные верхушки сосен опускались сумерки, Со всматривалась в темноту бара. Именно там Профессор плотоядно смотрел на девочку с изумрудными волосами, зажав её в углу. Он убрал локон ей за ухо и шепнул:
– Ты такая красивая, и волосы такие длинные, как у русалки.
Тёмно-зелёное платье обтягивало её женственную фигуру под накинутой сверху расстёгнутой паркой – она и правда была похожа на русалку. К тому же было заметно, что она не надела бюстгальтер. По блестящим, как рыбья чешуя, волосам пробежала рябь от его пальцев.
– Кожа такая белая, как молоко, – шепчет он, но Со слышит каждое слово то ли каким-то внутренним ухом, то ли читая по губам.
– Такие формы, – он прикасается к её груди, – что голова кружится.
Из-под подола платья сверкают, светятся в темноте бледные сильные ноги. По лицу и телу русалки пробегает судорога, грудь резким движением поднимается и опадает, как живот жирной рыбы, приливом прибитой к песчаному берегу. На Со, наблюдающую за этой сценой, с грохотом обрушивается тьма. Слёзы катятся по щекам. Как же ей стало грустно и плохо, но спокойно сесть и оплакать собственное ничтожество она сможет позже, а сейчас надо бы сделать вид, что она ничего не видела.
Дверь открылась, и от неожиданности я прекращаю рыдать. Он меня не бросил, но вернулся злым и недовольным.
– Раздевайся! – протягивает объёмный пластиковый пакет из круглосуточного супермаркета, вывеска которого светилась на первом этаже дома, возле которого остановилась машина. Я заглянула в пакет. В темноте салона было не разглядеть, что внутри, но рукой я нащупала мягкое.
– Снимай своё мокрое барахло, – рявкает он и усаживается рядом со мной на сиденье.
– Спасибо, – лепечу я, глотая слёзы.
В памяти начало что-то проявляться, когда я обнаружила, что одежда на мне насквозь мокрая, а волосы облепили лицо, но от сковывающего страха не могла пошевелиться, пока он сам резкими движениями не начал стаскивать с меня одежду. Тогда я подчинилась. Сбросила с ног кроссовки и, приподнявшись на сиденье, стянула с себя джинсы. Достала из пакета жёсткие, с заломами по местам сгибов штаны. Извиваясь и соскальзывая, с трудом натянула на мокрые ноги. Потом сняла тоже мокрую и тяжёлую от воды толстовку и надела на голое тело казавшийся белым в темноте салона большой свитер. Ткань неприятно кололась и резко пахла стиральным порошком. В пустой пакет сложила мокрую одежду и прижала к себе: в нём всё, что у меня есть.
Было слишком холодно, чтобы думать о чём бы то ни было. Стояла безлунная ночь. Я смотрела в окно на дорогу и продолжила уже беззвучно плакать. Мимо на огромной скорости проносились машины, здоровые грузовики появлялись из ниоткуда и терялись в ночи. За стекло цеплялись красные и жёлтые отсветы фар. Он спросил, где я живу. Я назвала адрес, обрадовавшись, что где-то близко забрезжила возможность оказаться дома, в комнате над переулком.
В момент, когда дождь достиг апогея, она впервые увидела дом. Он стоял в низине посреди леса, который проникал и за зелёный из мутного пластика забор, окружавший большой участок. Вдоль дороги, ведущей к дому, стояли косо проросшие сосны, пронумерованные нечётными, выведенными белой краской на стволах, цифрами. У обочины росла высокая трава и кусты дикой малины, по которым вовсю хлестал дождь.
Дом оказался очень простым – очень деревянным и очень коричневым – и при этом причудливым, будто отвернувшимся от гостей. Хозяева, которые жили на этом же участке в большом двухэтажном доме, уехали на зимний сезон в город. Профессор отыскал ключ за стоящим возле крыльца большим цветочным горшком с голой землёй. Вставил ключ в старый замок. Дверь со скрипом отворилась, и изнутри хлынул поток такого знакомого с детства, влажного, тяжёлого запаха дачи.
Они оказались в небольшой прихожей, на полу валялась изношенная, со смятыми задниками обувь. В глубине комнаты Со разглядела старый коричневый диван. Перед диваном располагался покрытый клеёнчатой скатертью стол, на котором стояла пустая пепельница и ваза с засохшими цветами. Большая, по-аскетичному обставленная комната совмещала кухню, столовую и гостиную. Полы были деревянными, покрытыми тонким слоем коричневой краски. Из окон, выходивших на крыльцо, был виден толстый ствол близко стоящего дерева и большой стол в окружении двух массивных скамеек с покатыми спинками, в точности таких, как стоят на бульварах. Их можно наблюдать, стоя у раковины в части комнаты, служившей кухней. Тускло блестели подвешенные над плитой и разделочным столом чугунные сковородки и объёмистые медные кастрюли. В большой комнате царил мрачный сонный беспорядок, который бывает в оставленном, запертом на зиму доме.
Профессор в обуви зашёл в дом. Под ногами скрипел песок. Над диваном висела пара картин. На обеих был изображён берег реки в разные времена года.
– Чьи это картины? – спросила она.
– А вы как думаете? – ответил Профессор.
– Ваши?
– Может быть, и мои. Нравятся?
– Очень красивые, – сказала Со, подойдя ближе к картинам, чтобы лучше разглядеть.
– Здесь туалет и душ, – сказал Профессор, щёлкнув выключателем и открыв дверь в комнату с чёрно-белым кафелем на полу, уложенным в шахматном порядке. Девочка с красными волосами первая прошмыгнула и закрылась в маленькой комнате.
– Вот так всегда, – буркнул, безуспешно дёргая ручку, Горшок.
– Располагайтесь, – сказал Профессор, – только в спальни не входите. Вам туда нельзя.
Она сразу заметила две закрытые
