её за руку и, чуть смягчив хватку, повела дальше по уже знакомым улицам Карлингена.
Все те же наигранно улыбавшиеся и вечно работающие люди, приехавшие сюда по ошибке, теперь вызывали у Элизы страх: а что, если они вовсе набросятся на неё? То, на что ей указала Мона, теперь казалось не мелочью, а в тот день только и делало, что кидалось в глаза: всё здесь теперь было чересчур правильным, оттого и отталкивающим. Крик «я не хочу так жить!» был как палка о двух концах.
— Что Симон делает в маяке? — старалась отвлечься от раздевающих её взглядов прохожих.
— Он охотник, — ответила улыбающаяся всем «мама», — поэтому ловит хищников.
— В маяке? — с усмешкой спросила Элиза, как вдруг до неё дошла нужная в тот момент мысль.
— А как же?
Та самая тушка, что семья ела в первый день, вечные крики чаек, которые, по словам жителей, появлялись, но тут же исчезали, внезапные уходы полоумного Симона в маяк — всё вела девушку к пониманию чего, чем она питалась все эти дни, пока не была больна.
— Долго идти? — устав идти на небольшом каблуке, спросила девушка.
— Всего пара улиц — и мы у бара.
— Бара?
— Разве он тебе не знаком?
— Знаком, конечно, но я думала, что такие мероприятия проходят в иных местах.
— Не всё оправдывает наши ожидания, Элиза, но бар — это, на удивление, единственное приличное место в городе, которое обожают все.
То самое злополучное помещение, куда девушка пришла по пригласительному ей бегающего по улицам старика, чьё лицо она запомнила навсегда, наводила её на мысли, что стоит бежать отсюда, и вынуждало бояться всех вокруг. Это было дежавю.
Сумасшествие. Те самые сожжённые солнцем волосы, уже не мечтающие глаза и маленький округлённый нос — невозможно и как комы, чувство находки пропажи, отличная слышимость стука сердца и просто желание протереть глаза и взглянуть снова.
— Анна? — Элиза остановила «маму» и оторвалась от неё. — Ты не во Франции? — с улыбкой подошла ближе.
— Карлинген оказал мне честь — и теперь жизнь здесь кажется сказкой, — без доли радости и без «здравствуй» ответила ей девушка, будто бы даже не узнавшая знакомую.
— Элиза! — женщина разозлилась.
— Но как же так? — расстроившись, она хотела потрогать Анну, чтобы убедиться, что она реальная. — Как же твоя настоящая мечта? Как же съёмки кино во Франции?
— Пойдём, — «мама» схватила её за руку.
— Здравствуй, — со спины поздоровался с Элизой парень.
— Арне? — девушка в бешенстве стала оглядываться по сторонам. — И ты здесь?
— Мы играем свадьбу в следующем месяце, — с глупой улыбкой сказала Анна.
— Приятно было снова увидеться, — сказал не загипнотизированный Могнсен и помахал рукой, а затем они оба пошли в сторону лавки, что стояла через дорогу.
— Что за чушь? — спросила девушка у «мамы».
— Чушь будет, если мы придём позже всех и не успеем отдохнуть, — повела Элизу внутрь.
Иронично, но, возвращаясь в новые места, чаще всего в них меняется только свет, всё остальное так и остаётся каждодневным.
— Если ты будешь сбегать от меня, то больше никогда не выйдешь на улицу, — прошептала ей на входе. — Налейте нам по стакану сока, — усевшись и посадив «дочь», приказала бармену, а затем, кинув свой взгляд на место под собой, разместила собаку у ног. — Я думала, что все соберутся быстрее.
— По булочке? — с притворной от безысходности и страха улыбкой спросила Элиза.
— Конечно! — достала себе одну, завёрнутую в красную бумагу.
— Вы здесь каждую субботу бываете? — также взяла красную.
— Да, — прожевав, ответила, — без меня сие мероприятие не состоялось бы.
— Ваш сок, — поставил перед нами полные стаканы бармен.
— Благодарю, — «мама» сделала глоток.
— И ты знаешь всех людей отсюда? — пыталась отвлечь её Элиза, наблюдая за тем, как женщина берёт булочки лишь в не нужной ей обёртке.
— Да, — стала указывать пальцем на людей вокруг и, глядя на них, рассказывать о том, откуда они и почему остались, пока девушка незаметно пыталась выпить адсорбент.
— Здорово, — сухо и уныло ответила Элиза, запив таблетку соком. — Почему ты ешь только булочки с красной упаковкой?
— Красный кровавый, — сказала она, красившая утром губы в ярко-малиновый цвет.
— Мона сказала, что те, что в белые она заворачивала только те, что с необычной начинкой, — потянулась за один из них.
— Тогда по одной в белой упаковке? — схватившись, начала откусывать.
Та передозировка, что заставляла человека не оставаться в Карлингене, а покинуть сей мир, наполняла каждую булочку, завёрнутую не в вызывающий и кровавый красный, а в мирный и дружелюбный белый цвет.
— Что-то знакомое, — скривив брови, произнесла «мама».
— Друзья, — посреди бара своим басистым голосом стал оглашать начало турнира по шахматам мужчина, — всех попрошу подойти к столам, на которых лежат доски.
— Пойдём, — допив свой сок, сказала Элизе «мама».
Людей было не так много скорее потому, что октябрь уж точно не пик для поездок в подобные места, но девушке это было на руку.
— Делимся по два человека на один стол, — кричал оратор.
— За один сядем? — спросила женщина у «дочери».
— Разве не будет эффектно, если мы встретимся в финале? — с глубокой надеждой на «да» ответила Элиза.
— Ты права, — покивала головой «мама». — Это моя дочь, — стала рассказывать она, отойдя в небольшую толпу из приезжих и жителей, а те в ответ ехидно улыбались.
— Прелестная, — сказал один усатый мужчина, глядя на Элизу, стоящую у стола, и попивая арманьяк. — Я буду играть с ней, — выдвинулся в сторону девушки. — Здравствуй, солнце, — взял её руку и поцеловал.
— Вы со мной играть будете?
— Так точно, — присел, а с ним и она. — Давно шахматами интересуетесь? — порой дёргал своими усами в разные стороны.
— С тринадцати лет, — всё время смотрела на «маму» и просто ждала.
— Замечательно, — пялил на неё.
— Лукас, — женщина разговаривала с собакой, вившейся у её ног. — Чего ты хочешь?
— На вид вам лет восемнадцать, — «сделал комплимент» девушке.
— Только не пейте этот напиток, — настороженно сказала Элиза мужчине.
— Булочку? — «мама» опустилась на один уровень с собакой, раззявившей рот и высунувшей язык.
— А то завтра вы и меня, и себя с трудом вспомните, — ответила она, резко став из-за стола и понёсшись к матери.
Никогда не верьте осени: она обманчива
Я выбегаю с курткой на плечах и школьным портфелем в руке, огибаю улицу за улицей, стряхивая с лица капли слёз, сажусь на первый же знакомый мне транспорт, чтобы не опоздать на «семейный ужин», оплачиваю проезд и просто еду как можно дальше отсюда.
Вечерний город кажется уже не таким и живым, а все усмешки
