дом, как будто пришел в него с войной. Порой они даже хватают хозяина и слегка его поколачивают, пока кто-нибудь не разберет, кто перед ними.
– Вы ничего не упускаете, сестра? Когда это случилось, что ведьмы вдруг стали злыми?
– Как давно ты… Как давно тебя не было, сестра?
– Достаточно долго.
– Да, конечно, и бедный, бедный господин Комвоно! Я и не знала до прошлой четверти луны, сестра.
– Ведьмы, дражайшая сестра. С каких это пор любую женщину стало можно называть ведьмой?
– Но они ведьмы и есть.
– Вы не слышите, о чем я спрашиваю, сестра.
– Тебе придется расспросить моего мужа. Он так умен, что впечатлен даже наследный принц.
– Вы уже второй раз упоминаете наследного принца. А что же Король?
– Король? Ты, получается, не слышала. Дорогая сестра, я-то думала, что ты затем и прибыла. Ибо твой муж всегда был в сердце Короля. Даже после того, как ты…
– Вы говорите так, будто…
– Он нас покидает, сестра.
– Покидает, чтобы отправиться куда?
– Он отходит, сестра. Отходит.
– А я спрашиваю, куда… он… Ох! Так Король, получается, при смерти?
– Сестра! Тебя не было чересчур долго. Подобные разговоры теперь – крамола и измена. Король занимается устроением своих дел с предками, ты меня поняла? Хорошо, что ты не ведешь на этот счет дальнейших расспросов. Нынче это государственная измена. А говорить то, чего ты сейчас не произнесла, а я не слышала, значит желать гибели своей стране. Так говорит лорд-канцлер, и наследный принц это одобряет. Ну а писцы записали это на пергаменте, из чего следует, что это теперь закон. Король занят своими думами, в которых улаживает отношения с предками.
– Никто не умирает, а значит, и последних почестей воздавать не нужно?
– Теперь ты, хвала богам, рассуждаешь так, будто чему-то научилась.
– Я научилась многому, нджайе, хотя это всего лишь мой третий день здесь. Ну а не говорить о ней – это тоже новая традиция? Или я этого недостойна, пока она сама меня не примет?
– Ты о ком, сестра?
– Это, безусловно, ответ на мой вопрос.
Прежде чем уйти, статс-дама говорит госпоже Комвоно:
– Удостоверься, что ты готова к аудиенции с канцлером.
Это вызывает у хозяйки еще один вопрос:
– Я всё никак не пойму этих дел с канцлером. Король что, лишен собственного мнения?
– Меня озадачивает, почему это озадачивает тебя, сестра, – говорит статс-дама и хмурится, бровями показывая то, чего не произносят ее губы: «Ты задаешь слишком много вопросов».
– У Кваша Кагара никогда не было канцлера, – говорит госпожа. – Насколько я помню, он опирался на жрецов фетишей и Сестру Короля.
– Ты блуждаешь в темноте, сестра моя. Разумеется, канцлер был всегда. Как его могло не быть?
– Но не пять лет назад. Сестра величества была его великим советником. Откуда взялся канцлер? Кто он?
Статс-дама желчно смеется:
– Сестра, ты слишком долго промаялась в провинции. Или твою память похитил ночной демон? О, я понимаю. Ожидание – это такое горе, должно быть, оно играет коварные шутки с твоими воспоминаниями. Аеси с Королем, на месте Короля. А никакой сестры у Короля нет.
– Думаю, я бы запомнила того, кто меня изгнал.
– Не будем ворошить былое, сестра.
– Кажется, принцесса…
– Принцесса Эмини? Да нет, она тогда была еще в слишком юном возрасте. Ты ставишь меня в тупик, сестра.
– Не больше, чем вы меня, дражайшая. Йелеза, Сестра Короля. Указ об изгнании пришел с ее собственным посыльным.
– Никогда не слышала, чтобы кто-то упоминал это имя.
– Что? Какая глу… Ах да, конечно. Я все еще не достойна произносить это имя.
– Впечатление такое, что ты оставила в изгнании свой разум. Указ разве не был скреплен печатью?
– Да, на папирусе, хотя какое это имеет значение?
– Значит, печать была от королевского дома. Впрочем, какая разница. Тем более теперь, когда ты будешь восстановлена.
– Безусловно, дражайшая сестра.
– Но ухо держи востро. Нынче его величество слушает советы своей дочери, хотя при дворе все уже жалуются, что она ведет себя так, будто наследный принц – это она. Даже после того, как Кваш Кагар отдал ее замуж.
– Простите меня, дражайшая сестра. Очевидно, воздух Конгора вызвал у меня помутнение памяти.
– Это горе играет свои шутки, сестра. То, что нужно, вычищает из памяти, то, что не нужно, оставляет позади.
– Пожалуй, так оно и есть. Благослови вас боги своей щедростью, дражайшая сестрица.
– И тебе того же, сестра моя.
Едва статс-дама выходит за ворота и ее паланкин удаляется за пределы слышимости, госпожа поворачивается лицом ко внутреннему двору.
– О Йелеза, – страдальчески молвит она. – Ведь мы обе были женщинами, женщинами при дворе Короля! Соголон, выйди наконец из-за той чертовой двери!
По улицам шествуют окъеаме. Дворцовые вещатели, стать которыми – заветная мечта глашатаев, когда из вещателей кто-нибудь откинется. Все они облачены в священные тоги из кенте[20], обернутые дважды через левое плечо, потому что правое принадлежит Королю. По улицам они передвигаются с посохами в руках. На выходе с рынка, где повар делал для дома закупки, Кеме указывает на одного из них Соголон:
– Глянь. Окъеаме сегодня вещают языком Кваша Кагара. Их отличие – высокопарность слога, ибо из их уст изливается красота, даже если они описывают слякотную лужу.
Соголон видит, как старший окъеаме прирастает еще одним, по виду учеником, но ничего особо интересного в них нет; даже в золоченых посохах, которыми они постукивают при ходьбе. Между тем Кеме тянет ее за собой, подобраться к вещателям поближе; «поглядеть, что они там вещают», – говорит он, хотя не вполне ясно, что имеет в виду. Они лавируют через толпу, пока не оказываются непосредственно за спиной у старшего и его подмастерья.
На оголовьях их посохов резное изображение трех человечков – один прикрывает себе глаза, второй уши, а третий рот. Кеме собирается что-то сказать, но тут окъеаме зычно возвещает:
– Превосходнейший ясноликий Кваш Кагар изволит заниматься делами трона! Король изволит заниматься делами предков! Превосходнейший ясноликий Кваш Кагар изволит заниматься делами трона!
Соголон смотрит и не верит глазам. Весь рынок, со всеми его покупателями и продавцами, зазывалами и зеваками, враз замолкает. Молчат все – даже, кажется, скот и домашняя птица.
– Превосходнейший ясноликий Кваш Кагар изволит заниматься делами трона! – повторяет окъеаме. Рынок неподвижен. Вон застыла торговка фруктами, не успевшая подать покупательнице кокос, а та – его взять. А затем, как по щелчку, всё снова приходит в движение. Весь рынок снова мерно двигается, покупает, продает, торгуется, горячится, вздорит, плутует, ловит за руки жуликов, а окъеаме тем временем движутся
