ищет сравнения: все словно она прошлась под ливнем с достаточно широким зонтом, чтобы остаться сухой с головы до ног. Словно она, работая маляром, вдруг отдалась своему призванию — писать маслом на монументальных холстах.
«Я чувствую все это», — с восторгом отмечает про себя Хильди, а он опускает ее комбинацию до уровня талии. «Будто до сих пор я была заперта в клетке, — думает она, отдавая себе отчет в том, что чем дальше он продвигается в ее раздевании, тем менее молниеносными становятся ее метафоры. — Я чувствую холод, чувствую его руки».
А еще, усаживаясь сверху, она чувствует его чрезвычайно твердый член. Ничего общего с беззаботной твердостью пенисов, чьи хозяева уверены в том, что их хозяйство в конченом итоге окажется в тепле девушки, которая, собственно, с этой целью здесь и находится. Эта эрекция же готовилась с того момента, как они покинули внешний мир и забрели в этот уголок леса, которого даже нет на картах Берлина. Член выпрямился вдоль его живота и больно зажат ремнем. Хильди яростно трется об него, глаза ее побелели, а лицо повернуто к небу с застывшими звездами. Ей кажется, что она взбирается вверх по дереву, живому дереву, дышащему под ней и двигающему свои жаркие реактивные ветви в такт ее движениям. Теперь, когда она скинула с себя маску равнодушия, со всех сторон к ней прямиком поступает информация, но ее мозг, обычно всегда бодрствующий, не в состоянии обработать ни малейшую ее часть: она целиком находится здесь и сейчас, ошарашенная и отупленная собственным возбуждением. Верхом на его ноге, которую он согнул специально ради нее, она чувствует только влажную ткань между ног и отзвуки биения ее сердца где-то в районе клитора. Все хладнокровное и расчетливое, что осталось в ней, шепчет, что там внизу находится твердый член — нужно будет обязательно отсосать, но, произнося эти слова, Хильди, живущая в Марте, использует менее равнодушный и профессиональный тон. Вспышки памяти из прошлого до начала работы в Доме набрасываются на нее, и она знает, что он задышит громче, когда она высвободит его пенис из штанов, что в экстазе он прикроет глаза, когда она будет напрягать щеки, прижавшись к нему, и резко откроет их, когда почувствует осторожное прикосновение зубов к поверхности его пениса. Страх, что его укусят, и почти невероятная жажда быть проглоченным. И когда она возьмется за дело кончиком языка, чтобы медленно, очень медленно провести им по трепещущей вене прямо до головки его члена, из его горла вырвется отчаянный свист, может быть, из-за того, что решит, что кончил слишком быстро. Подняв к нему глаза, Хильди увидит, как он ждет следующего действия ее губ. Когда она широко раскроет рот, целиком засунув его хозяйство, чтобы то оказалось будто в теплом чехле, он икнет, а его спина содрогнется. Он запустит пальцы в ее распущенные волосы и обмотает их вокруг своего кулака, не осмеливаясь потянуть, пока не осмеливаясь. Она услышит, как он со вздохом произнесет «Ohfuck», пока она будет водить туда-сюда своими губами, внезапно проглатывая пенис вплоть до мошонки, сама удивляясь, что ей удается зайти так далеко и что ощущение потери дыхания, рвотный рефлекс вовсе не давят на нее, а сравнимы со спазмом влагалища, готового к оргазму, — прибавляется слюней и слез, жара расплывается по всему лицу. И там, внизу, между ее бедер, — нестерпимое ощущение нехватки, заставляющее ее плоть биться как барабан.
— Я не взяла презерватив, — икает Хильди, прижавшись к его груди, вспоминая целую стопку резинок, на которую она даже не взглянула, уходя из дома. Причины, почему она так поступила, казались ей тогда верными. Она не думала, что они зайдут так далеко в парке, и не представляла, что в Гёрлитцере есть такой удаленный от всех уголок, где можно будет сделать больше, чем просто погладить друг друга. Молодой человек повел себя менее изящно и более предусмотрительно: он вытаскивает из своего кармана презерватив, который она начинает в спешке разрывать неловкими движениями. Будто в противном случае от нее убежит секрет устройства мира. Ей до смешного не хватает воздуха. Хильди натягивает презерватив ртом, как научил ее один друг, за минетом ездивший на машине к трансвеститу в легендарный уголок на Потсдамерштрассе, когда сезон спаривания доводил его до отчаяния.
Хильди отпустила член, не собирающийся становиться мягче от лесного холода. Теперь она обнюхивает его со всех сторон, как редкое блюдо: длинные бедра, плоский живот, широкий торс с выстроившимися в ряд костями ребер, подмышки, которые она раскрывает властным жестом, чтобы засунуть туда свой нос, и влажный волосяной покров его тела. Усевшись на нем сверху на корточках и опираясь на пятки, она очень медленно, сжимая мышцы, опускается на его пенис. Небо, усыпанное звездами, отбрасывает тень на его оживленные глаза. В горле у Хильди бушует буря, катарсическая необходимость кричать и понять, что все это происходит в реальности, что это что-то значит. Впервые за три года, два месяца, семь дней и несколько часов Хильди внимательно смотрит на парня, оказавшегося под ней. Он лежит в луже света, и ей кажется, что она поглощена темнотой и полной безнаказанностью. Однако между ветками огромного тополя, служащего им крышей, протиснулась луна. И пока она рассматривает красивое измученное лицо и выступающую челюсть мужчины, который будет страдать, но не позволит себе вскрикнуть, он видит пронизывающий взгляд пьяной ведьмы, чьи тяжелые веки почти полностью скрывают ее расширенные зрачки. Мир вокруг черно-белый, но он догадывается, что в разгаре дня за приоткрытыми губами скрываются зубы, похожие на ниточку жемчуга, и вся эта вибрирующая на нем кремовая плоть — наверняка она розовая, как у совсем молоденьких девушек.
При первом же ударе о недра ее живота Хильди понимает, что у нее будет оргазм. Невероятно, немыслимо, но она ощущает тяжесть внизу ее позвоночника, которая не может ее обмануть. Она не успевает предупредить его, не успевает подготовиться к зрелищному полету, и вот уже оргазм — настолько мощный, что она застывает как громом пораженная с раскрытым в немом крике ртом. Произошедшее было настолько невероятно и стремительно, что глаза наполняются слезами радости. Поднимая лицо к небу, Хильди медленно выдыхает, издавая рваный, лающий звук, впиваясь ногтями в руки мужчины, неподвижно лежащего под ней и смотрящего на нее. Птицы рядом с ними стремительно улетают, инстинктивно испугавшись собаки, а может, выстрела ружья.
Падая на него с растрепанными волосами, Хильди замечает, что его бедра и живот мокрые. Член, продолжающий двигаться внутри нее, пока он руками держится
