я повисаю, словно в невесомости. Звук мечется по квартире, как торнадо – злое и разрушительное. Я не хочу открывать дверь, не хочу видеть человека стоящего за ней.
– Может под стол залезть и свет выключить, ну типа дома никого нет? – шепчу я.
– Я открою, – хмыкает Валентайн. – Прятать голову в песок вредно. Можно получить удар сапогом в задницу и сломать шею. А потом, это соседка, наверное. Кто еще по ночам ходит в гости? Только аристократы и дегенераты. Аристократов в этой юдоли скорби днем с огнем не сыщешь. Значит вариант один. Не думаю, что твой дед попрется ночью в это гетто, уж прости.
Как же я хочу, чтобы она была права. Но, с моим ли везеньем?
– И ты здесь? У моей внучки всегда был плохой вкус на тех, кто ее окружает. Где Вера? – недовольный дребезжащий голос сразу заполняет всю мою маленькую квартирку. Дед такой. Его всегда много. Где бы он не появился, всегда поглощает все пространство вокруг себя и внушает сверхъестественный страх.
Валька входит в кухню, словно в спину похожую на натянутую струну ей уперто заряженное ружье. И на ее вытянувшемся лице блестят капельки пота. Смешно. Но я давно перестала бояться любящего родственничка. Но сегодня и мне не по себе. Дед идет следом, аккуратно, стараясь не задеть ничего, словно боится замараться бедностью.
– Может обнимешь деда? Или так и будешь сидеть как парализованная? – улыбка на лице старика совсем не вяжется с выражением глаз.
– Ты же сказал, что я тебе никто? – ухмыляюсь я, справившись с первым стрессом. Потом, чуть позже, меня накроет паническая атака, но сейчас я Вера Боровцева. Та, из прошлого. Злая, сильная, царица мира. Так меня воспитывал человек, стоящий сейчас очень близко. – А с никем не обнимаются, не так ли дед?
– Все такая же, строптивица? – в прищуре его мелькает одобрение и потаенная гордость, или мне кажется? – Знаешь, человек перед переходом в мир иной, начинает переосмысливать ценности…
– Чего тебе надо? – перебиваю я театральный этюд в исполнении родственника. – Ты же не про кровные связи пришел свои фантазии излить?
– Ты могла бы продолжит нашу империю, – дед снова похож на себя: собранный, подтянутый, совсем не похожий на умирающего. – Ты и твоя дочь.
– Ой, – тихо всхлипывает Валька, стоящая в углу возле мойки, словно статуя.
– Уходи, – хриплю я, – пошел вон. Ты же знаешь, что она умерла? Пришел в ране моей своими руками грязными поковыряться?
– Я не люблю, когда меня перебивают, – в голосе деда звенит сталь. А это значит, что сейчас он взбешен до крайности. – Ты глупая девчонка, которая никак не наиграется в самостоятельность. Вера, ты Боровцева, как бы это тебе не было отвратительно. В тебе моя кровь течет. Малевать картинки для нищих журналов – не твое предназначение. И ни один черт не может спорить на тебя. А ты позволила играть в себя как в куклу. Дура чертова.
– Что ты несешь? – я срываюсь на крик? – Неужели денег не хватило от деменции пролечиться? Я…
– Ты жила в доме Макара Ярцева. Три дня. Он поспорил на тебя. Богатые мальчики развлекаются по своему. Цена тебе – элитный конь, внученька. А теперь скажи, что ты чувствуешь? Нравится быть нищей дурой, которую на кон поставили? Ну, по крайней мере, хоть не на щелобаны играли, коняшка миллиона два стоит, – дед улыбается. Сломал меня. Видит это. Наслаждается моей болью. – Заплатил хоть? Нет, значит раз молчишь. Прекрасно.
– Два миллиона. Он же мне такие же деньги… Так не бывает. Даже такие подонки как ты не играют на людей.
– Не играют, ты права внуча. Если их не используют втемную. Тот, кто эту игру придумал, знал кто ты. Под меня роют, суки. Знают болезненную мою точку. Кстати, я составил завещание. Да только волка матерого не так-то просто завалить. И это не придурок Борька, у которого только две педали удовольствия – пожрать и потрахаться, на которые он давит постоянно. И не Макар этот. Неплохой парень, кстати. Я его прощупал, честный и хитрый, но не подлец. Мне нравятся мужики, которые из говна сами выбираются, без помощи родителей. Стоящие люди, хоть и на бошку двинутые. А девочка у него… Глаза у нее очень красивые. Редкие, – улыбка деда странно теплеет. Черт, что же происходит? – Ярцев расходный материал, Вера. Девочку надо сберечь. Она золотая, поверь. Ты должна вернуться в его дом, пока я не разберусь с тварями. Выполнишь мою просьбу – получишь обалденный приз. Кстати, доктора, дружка твоего Ярцева, машина сбила вчера. Черт его знает, что он успел рассказать и кому, – задумчиво говорит дед, и у меня внутри все холодеет. – Так что надо поспешать.
– Мне твои подачки не нужны, и завещание себе засунь… Только ради Маришки. Если ей грозит опасность. Но, если ты меня обманул, я не погляжу, что ты мой дед, – тихо выдыхаю я. Чувствую себя заглотившей крючок рыбой. И понимаю, что не соскочу уже и меня зажарят и сожрут. Подадут к столу, как основное блюдо.
– Я не сомневался в тебе. Кровь не вода. Девочку береги как зеницу ока. А к Ярцеву присмотрись, его еще можно перевоспитать, тем более, что у вас больше общего, чем ты даже можешь себе представить. И кстати, кто сказал, что моя наследница ты? – ухмыляется Дед, бросая на стол сверток, завернутый в оберточную бумагу.
Валька молча смотрит на меня. Думает наверное, что я не дура и не суну свою бедовую головушку в петлю. Как же она ошибается.
Дед уходит. Я придвигаю к себе сверток оставленный им, принимая правила игры.
– Ты же не пойдешь в дом Ярцева? – шепчет подруга.
– А ты угадай, – улыбаюсь я хищной улыбкой. Это фамильная ухмылка Боровцевых. Я возвращаюсь.
Глава 13
Макар Ярцев
Не помню, как добрался до дома. Забыл купить чертовы гамбургеры. Зато приобрел бутылку стремного коньяка и противно-вредной дешевой колбасы в лабазе возле дома поганой «булки» и выжрал половину бормотухи, закусывая «собачьей радостью» прямо на скамейке возле торговой точки. И меня не пробрало, хмель просто не смог побороть гудящую в венах ярость. Твою мать, я
